— …никогда не думала, что мое сердце может так тосковать…
— Мне все равно, Иоланта.
— Джимми!
— Возможно, у меня опухоль.
— Джимми!
— В голове. Опухоль. Я еще не знаю.
— …отчего я решила скитаться…
— Боже мой, боже мой, это же ужасно! Кто это сказал? Откуда ты знаешь? Тебя будут оперировать?
— Никто не сказал. Я вообще ничего еще не знаю.
— …я собираюсь в сентиментальное путешествие…
— Джимми, Джимми, позволь мне прийти к тебе, прямо сейчас, я возьму такси…
— Ни в коем случае.
— Почему?
— Потому что я этого не хочу.
— Потому что придет твоя жена?
— О господи, Иоланта!
— …сентиментальное путешествие домой…
— Но я должна прийти! Я должна тебя видеть! Я же люблю тебя!
— Прощай! — сказал я и положил трубку.
Женский голос допел песню до конца. Затем ожил диктор:
— Начало шестого сигнала соответствует пятнадцати часам.
Я лежал на спине и смотрел на белый потолок. В дверь постучали.
— Войдите, — сказал я.
Это была Маргарет.
На ней был узкий английский костюм из блестящего черного материала, белая шелковая блузка и маленькая круглая черная шляпка с вуалью. Она нанесла немного румян и выглядела уставшей. Я сел на кровати, и она быстро чмокнула меня в щеку.
— Ну, гуляка, — сказала она по-английски.
Она плохо говорила по-немецки. Она посмотрела на меня и улыбнулась. Я очень хорошо знал эту улыбку. Я знал ее по разным причинам. Все эти причины имели общее: в основе их лежали события, о которых Маргарет старалась не допускать и мысли. Если Маргарет чего-либо не желала признавать, то этого просто не существовало. Ее улыбка стирала это и заставляла исчезнуть навсегда. Это была улыбка холодного превосходства, улыбка прощения и благосклонного понимания. Это была королевская улыбка, и особенно хорошо она смотрелась в профиль. Я знал эту улыбку по премьерам, по интервью с критиками, по алкогольным ночам и семейным ссорам. Я очень хорошо ее знал.
— Я только что разговаривала с врачом, — сказала Маргарет. — Ты находишься в лучшей клинике. И я думаю, у нас у обоих камень с души упадет, когда мы удостоверимся, что ты абсолютно здоров, правда, Рой?
Она постоянно звала меня Роем, это была вторая часть моего имени. Я снова прилег и посмотрел на нее. Она торопливо говорила:
— Знаешь, меня напугали Бакстеры.
Бакстеры были ее друзьями, они жили на Химском озере.
— Это у Теда Бакстера возникла идея обзвонить больницы, когда ты не приехал, чтобы забрать меня. Боже мой, Рой, ты представить себе не можешь, что я почувствовала, когда они мне сказали, где ты был! Нет, ты не можешь себе это представить! Я думала, что упаду в обморок! Тед был так мил, он подвез меня до города. Он проехал всю дорогу, сто миль, он такой добрый! И по дороге мы говорили о твоих симптомах. Он объяснил мне, что это может означать. У него был дядя, с которым тоже сначала так было, а потом его оперировали и он ослеп на один глаз. О, прости, Рой, это так глупо с моей стороны, ты же знаешь, что я хотела сказать, правда? Это только потому, что он меня успокаивал, и потому что мы оба хотим быть уверены, правда?
Она посмотрела на меня взглядом, просящим с ней согласиться. Ее улыбка была чистой и полной просьбы о прощении.
— Маргарет, — сказал я. — Ты же знаешь, где меня нашли.
— Конечно, Рой. — Она достала из своей сумки журналы и газеты. — Я тут принесла тебе кое-что почитать. Свежий «Нью-Йоркер». Там есть несколько очень смешных картинок.
— Романштрассе, сто двадцать семь, — продолжал я. — Ты знаешь, кто там живет.
— Само собой, любимый. — Она дружелюбно улыбнулась. — А вот сегодняшняя почта. Эззарды опять едут в Майами. И как это люди умудряются, хотела бы я знать! — Она порылась в сумке и положила на кровать пару конвертов. — Робби пишет, что он сейчас у Уорнеров и работает для Сиодмака. Это очень хорошая карьера, правда?
— Маргарет…
— А тут несколько западных критических статей о твоем последнем фильме. Некоторые из них великолепны! Я принесла только самые лучшие. Остальные я выкинула, они были слишком глупы…
— Иоланта, — произнес я, — Иоланта Каспари. Моя секретарша. Я провел выходные с ней.
— Да-да, конечно, Рой. — Она сняла шляпку и положила ее на столик. У нее были черные волосы, гладкие и разделенные на пробор. Она скрестила ноги — ровные длинные ноги в светлых нейлоновых чулках. — Полагаю, мальвы от нее.
— Да.
Она понюхала цветы.
— Они не пахнут, — сказал я.
— Но они очень мило выглядят.
— Иоланта — моя любовница, — произнес я.