– Иду! Иду! – наконец послышался раздраженный охрипший голос. – Какого лешего тарабанишь?
Распахнув дверь, на Викторию уставилась полная пожилая женщина в когда-то белом, а теперь замызганном халате. Наверное, санитарка.
– Чего надо? – зло буркнула тетка и прищурила маленькие заспанные глазки-пуговки. – Привезла кого?
– Нет, – умерив боевой пыл, ответила Виктория и искренне, стараясь хоть немного понравиться этой злой, раздраженной тетке, улыбнулась. – Простите, что так поздно. Но я только что приехала из Калиновки. Сегодня вечером скорая привезла к вам мою маму. Тетенька, пожалуйста, помогите мне к ней попасть!
– Ты на часы, девка, смотрела? – спросила санитарка и равнодушно зевнула. – Это больница. Государственное учреждение! А не проходной двор. Все больные уже спят.
– Тетенька, миленькая, пожалуйста! – жалобно попросила девушка и посмотрела на женщину таким лучезарным взглядом, что под его светом растопились бы ледники Арктики.
Но сердце санитарки было гораздо прочнее.
– Нет, тебе говорю. Завтра с девяти утра приходи!
– Тетенька, мне бы хоть узнать, что с моей мамой, – ухватившись за дверь, протянула Вика и, слегка наклонив голову набок, ласково предложила: – А давайте я вас пирожками угощу! Вкусные. С картошечкой! Хотите? Будут вам к чаю!
Слово «пирожки» подействовало на санитарку словно магическое заклинание. Тетка порозовела, выпятила необъятную грудь и расплылась в счастливой улыбке.
– Ладно, заходи! – махнув рукой, бросила она и неторопливо пошла вперед. – Я сейчас в журнале регистрации посмотрю.
Девушка торопливо прикрыла дверь и пошла следом.
В полутемном больничном коридоре горел тусклый мерцающий свет. В воздухе стоял тяжелый, удушливый запах лекарств и туалета. Даже в полумраке на стенах можно было разглядеть потрескавшуюся, облупившуюся штукатурку. На полу пестрели разноцветные лохмотья линолеума, под ними виднелись куски цемента. У стены стояла ржавая каталка, рядом – ведро, полное грязной, зловонной воды, и старая деревянная швабра.
– Посиди здесь! – не оглядываясь, велела Вике санитарка и скрылась за дверью.
Виктория покорно опустилась на скамейку. Обхватив руками пакет, она брезгливо огляделась по сторонам. Как же здесь было убого! А ведь это порой последнее место, куда человек приходит с надеждой. Как могут вылечить в больнице, где пол моют тряпкой из мешковины и сутками не работает туалет? Девушка тяжело вздохнула.
– Эй, девка, иди сюда! – выглянув из-за двери, окликнула ее санитарка.
Виктория торопливо вошла в кабинет.
Маленький, перегороженный шторкой, он вмещал в себя узкую, застланную клеенкой кушетку, белый, наполненный медикаментами шкаф и полированный стол. Горел мягкий, приглушенный свет, на столе стоял телефон.
– Здравствуйте! – взволнованно проговорила Вика и уставилась на молодую дородную медсестру, сидевшую за столом.
– Здравствуй! – равнодушно буркнула женщина. – Ну, говори, кто твоя мать? Из-за кого ты нам спать не даешь?
– Войтенко Любовь Петровна, пятьдесят седьмого года рождения, из Калиновки, – наклонившись над столом, выпалила Вика и напряглась. – Пожалуйста, скажите, где она, почему ее сюда привезли?
– Успокойся! Сядь на стул. Сейчас поищу, – ответила медсестра.
Открыв большой, похожий на амбарную книгу больничный журнал, она деловито нахмурила брови и медленно провела пальцем по строкам.
Затаив дыхание, Виктория внимательно следила за ее пухлой белоснежной рукой.
– Так, Войтенко, Войтенко, Войтенко… Нашла! – весело воскликнула медсестра и тут же нахмурилась. Кашлянув, приподняла правую бровь и как-то виновато посмотрела на девушку.
– Что? – тут же заметив ее реакцию, с трудом выдавила из себя Вика.
– Вот: привезли с сильным кровотечением. Выкидыш. Диагноз – миомы матки. Недавно закончили операцию. Гистерэктомия, – тихо, нараспев ответила женщина и смущенно опустила глаза.
– Гистеро… – попробовала повторить девушка и запнулась. – Что это такое?
– Удаление матки, – пояснила медсестра. – Не волнуйся. Я сейчас в послеоперационную позвоню, узнáю, как у твоей мамы дела. А ты иди, посиди в коридоре. Только не плачь. Я все тебе сообщу!