Главное — понять, что эта проблема никуда не уйдет. Точно так же, как 70 лет назад, волна антисемитизма возникла не на ровном месте, а сопровождает глубокие перемены, происходящие в обществе. Точно так же, как 70 лет назад, рост антисемитизма предвещает глобальную катастрофу, которая затронет не только одних евреев, и даже не одну только нашу цивилизацию. Точно так же, как 70 лет назад, ни один лидер, ни одно правительство мира не решается взглянуть фактам в лицо. Правда, сегодня, в отличие от преддверия Второй Мировой войны, евреи могут спастись, репатриировавшись в Израиль.
И это приводит меня к теме, которой я старательно избегала во всех своих статьях. Дело в том, что я — не израильтянка. Поэтому у меня так велик соблазн призывать израильтян следовать моим взглядам: если что не так, то платить за мои ошибки придется не мне, а им — своей кровью и кровью своих детей. Я — противница сдачи Газы по той же причине, по которой я бы противилась ампутации собственной ноги, даже если бы величайшие медицинские светила мира уверяли меня, что без нее я наконец смогу исполнить свою заветную мечту и стать балериной. И тем не менее, я не зову израильтян к сопротивлению. Меня Шарон не посадит, а их — сколько угодно.
Соединенные Эмираты Америки
Тем не менее, я, как еврейка Диаспоры, имею право задать правительству Израиля такой вопрос: Какой идиот поедет жить в страну, которая выбрасывает своих законопослушных граждан с принадлежащей им земли, чтобы отдать ее заклятым врагам Израиля?
Сдача Газы мира не принесет. Целью арабов является не захват Газы, а уничтожение Израиля, и Газа станет лишь одним из многих этапов их большого пути к этой заветной цели. Но это предательство собственного народа предотвратит евреев Диаспоры от возвращения домой. В результате многие из тех, кто мог бы выжить, если бы правительство Израиля обладало мужеством и мудростью, чтобы защищать свою страну от врагов, погибнут в надвигающемся Холокосте. Но с какой стати израильской правительство должно быть мудрей или храбрей нашего собственного?
Это очень плохо для евреев. Как обычно, в какой-то момент все остальное человечество прозреет и увидит, что и ему это ничего хорошего не сулит. Как обычно, это прозрение наступит слишком поздно.
Диалоги о ксенофобии
Ксенофобия
Помните моего однокашника Акмаля Усманова? Однажды он преподал мне неоценимый урок этнографии. Я провел предыдущее лето в стройотряде в Казахстане. Когда я попытался описать ему какое-то местное блюдо, которое мне довелось там попробовать, Акмаль перебил меня. Неловко, словно несчастный родитель, которого непредвиденные обстоятельства вынуждают на пару лет раньше, чем он планировал, поведать невинному ребенку страшную правду о том, откуда берутся дети, он тихо и серьезно оповестил меня, что казахи — не люди.
Я надеюсь, что вы знаете разницу между казахами и казаками. Последние — это русские и украинцы, ведущие свое происхождение от беглых крепостных. Первых же не так-то просто отличить от узбеков. Для европейца (в старинном смысле этого слова) разница между ними уловима, но с трудом, как разница между корейцами и японцами. Нужно знать, на чем концентрироваться. Я не знал, на чем концентрироваться, и потому отнесся к сообщению скептически.
— Почему? — прямолинейно спросил я.
Акмаль не был готов объяснять то, что должно было быть понятно без всяких объяснений. Немного подумав, он объяснил:
— Они пьют чай с бараньим салом.
— Тогда и я — не человек, — возразил я.
— Почему? — спросил Акмаль.
— Я ем свинину, — сказал я.
— Ты не понимаешь, — заверил меня Акмаль.
— Нет, не понимаю, — не стал спорить я.
— Они всегда врут, — сказал Акмаль.
— А узбеки всегда говорят правду? — поинтересовался я.
— Нет, но дело не в этом.
— А в чем?
— У них нет чести.
— В то время, как у каждого узбека она имеется в избытке?
— Нет, но дело не в этом.
— В чем же дело?
— Они все омерзительны.
— Чем?
— Они пьют чай с бараньим салом. Они — не люди.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что если поставить рядом узбека и казаха, то практически никто не сможет сказать, кто из них кто? — спросил я.
— Ты не понимаешь, — сказал Акмаль с отчаянием в голосе. — Они хуже животных.
— А эстонцы? — спросил я.
— При чем здесь эстонцы?
— Эстонцы хуже животных?
— Откуда я знаю? Я их ни разу не видел. Наверно, нет.
Это имеет смысл. Огромный Казахстан граничит с Узбекистаном с севера. Крошечная Эстония расположена за тысячи километров к северо-востоку. Если узбеки отводят своим соседям-казахам более низкое положение на древе эволюции, то эстонцам с их совершенно чуждой узбекам культурой, казалось бы, должна была достаться какая-нибудь совсем другая ветвь, занятая беспозвоночными или, в крайнем случае, земноводными. У ксенофобии, однако, своя логика. Русские подсмеиваются над украинцами, которые не терпят русских, но объяснить англичанину, как отличить одного от другого было бы так же трудно, как объяснить разницу между англичанами и ирландцами таджику, которого, в свою очередь, не следует путать с туркменом. По отношению к тому, что находится вдали, мы проявляем, в крайнем случае, любопытство. Ненависть же вызывает то, с чем люди сталкиваются достаточно регулярно, чтобы полагать, что они это понимают.
Это, казалось бы, должно объяснить повсеместность антисемитизма. Евреи-то тоже повсеместны. Когда они приезжают в новую страну, их легко распознать по клекоту, с которым они произносят свои «Р», по акценту, который невозможно перепутать ни с каким другим, по неловко построенным фразам. Но дети их без усилия маскируются под местных и обычно говорят и пишут на местном языке, не говоря об успешном решении ряда других сложных задач, лучше самих местных. Для иностранца отличить русского еврея от русского русского труднее, чем казаха от узбека. Не в этом ли кроется причина русской ненависти к евреям?
На самом деле, все не так просто. Я бы хотел рассказать еще об одном моем однокласснике, Толике Потапове. Он родился в поселке Масловка Воронежской области. Надеюсь, что слово «поселок» не будет неправильно понято моими американскими читателями. В этой благословенной стране поселок — это место в пригороде, куда усталый отец семейства ежевечерне возвращается после трудового дня в городе, чтобы насладиться заслуженным отдыхом в доме, который он может хоть завтра продать за семизначную сумму. Жена приезжает за ним на станцию на одной из трех принадлежащих им машин. Благовоспитанная собака приветливо машет ему хвостом из-за невидимого электрического забора, окружающего безупречно подстриженную лужайку. Его покой не будет нарушен детьми, которые в этот час тусуются с друзьями в одном из многих недорогих ресторанов, удобно расположенных недалеко, но и не слишком близко от дома. Те полчаса, что требуются его жене, чтобы приготовить для него вкусный и здоровый обед, он проведет на тренажере, развеивая накопленный за день стресс перед телевизором, настроенным на «CNN».
Масловка была поселком другого типа. Вполне возможно, она была куда кошмарней того, как мои американские читатели представляют себе гулаг. Родители Толика, как и большинство их односельчан, были неграмотны в самом страшном, буквальном смысле этого слова. Толик был младшим из четырнадцати детей в семье. До трехлетнего возраста дожили трое: сам Толик, его старший брат и еще более старшая сестра. Сестра умела читать и могла написать свое имя. Брат стал доктором технических наук. Толик, закончив мехмат МГУ, поступил в аспирантуру и в конце концов тоже защитил докторскую. В то время, когда Толик внес свой вклад в развитие моих теорий о природе антисемитизма, мы с ним были первокурсниками и близкими друзьями. Вот, что произошло. Один из наших однокурсников, Юрий Д., сделал гадость. Я сказал Толику, что не ожидал такого от Юрия. Толик безмятежно спросил: