Искренне,
Сунь Мэн Чем.
Я ответила с максимальной деликатностью, на которую была способна:
Дорогой г-н Сунь Мэн Чем,
Я охотно воспользовалась Вашим первым письмом, чтобы позабавить моих читателей, за что я Вам сердечно признательна. Тем не менее, я нахожу вас недостаточно забавным, чтобы предложить им более, чем одно Ваше письмо, и недостаточно знакомым с предметом, чтобы поддерживать с Вами частную переписку. Я не читала Вашего второго письма.
Искренне,
ЯС
Неугомонный критикан откликнулся без промедления:
Если Вы не читали моего второго письма, то как Вы знаете, что я недостаточно знаком с предметом? Какая наглость! Я не верю, что Вы его не читали.
Искренне,
СМЧ
Я решила, что эту дружбу пора кончать:
Вашего первого письма было совершенно достаточно, чтобы прийти к такому печальному выводу. Иначе я непременно прочла бы второе.
Настойчиво предлагаю Вам закончить на этом нашу переписку.
Искренне,
ЯС
Но г-н Сунь Мэн Чем моего предложения не принял. У него были другие планы.
Начиная с апреля этого года, переводы моих статей начали выходить в русском издании «Форвертса». Редактор русского «Форвертса» переслал мне кляузу от Сунь Мэн Чема. Она была адресована форвертсовским высочайшим боссам и подписана на сей раз настоящим именем автора. К моему изумлению им оказался бывший советский гражданин еврейской национальности. Поди после этого поспорь, что кругом не одни евреи. Аж оторопь берет, как они повсюду пролезают.
Само собой, после такого саморазоблачения дурацкое имя Сунь Мэн Чем, которое он себе придумал, а я слегка изменила (засудит ведь, прохвост!) стало совершенно неприменимо, и я, по ряду причин, решила называть его доктор Ху. Во первых, он действительно оказался доктором каких-то наук, которые не вызвали у меня ни малейшего любопытства. Во-вторых же, в звучании этого имени присутствуют ярко выраженные интернациональные нотки: китайские, английские и даже, если внимательно прислушаться, русские, и каждая из этих ноток по-своему уместна в применении к моему ученому оппоненту.
Для того, чтобы понять, что произошло дальше, читателям нужно хоть немножко знать о редакционной политике «Форвертса». Его основное, англоязычное издание твердо придерживается позиции чуть левее той, на которой при жизни Сталина стояла газета «Правда». Большинство же читателей русского издания начитались «Правды» досыта задолго до того, как сумели впервые добраться до киоска, где продавался «Форвертс». В силу этого обстоятельства и благодаря усилиям сотрудников газеты, между двумя ее изданиями возникло некоторое политическое несоответствие. Я не знаю, были ли форвертсовские боссы в курсе этого несоответствия до того, как доктор Ху им на меня настучал, но ясно, что, получив сигнал, они не могли не среагировать.
Эпистолу, отправленную доктором Ху в «Форвертс» иначе, как доносом, не назовешь. Донос был в двух частях. Первая, письмо в редакцию, в общих чертах описывала мои грехи и деликатно давала понять неприемлемость публикации плохих статей Сагамори в то время, как ни одна хорошая статья, отправленная доктором Ху в «Форвертс», принята к публикации не была. Среди прочих интересных вещей, там был такой параграф, который я привожу в оригинале, дабы не потерять при переводе неповторимых особенностей стиля автора:
Attached, please, find my article entitled: “What
Вторая же часть доноса, которую доносчик просил поскорее опубликовать, представляла собой написанный доктором Ху подробный анализ одного из моих подрывных сочинений, «Три работы Франциско Гойи». Она была написана в уже знакомой мне манере: набор цитат из Сагамори, сопровождаемых сокрушительным анализом автора. Я честно попыталась продраться через его писанину, увлекательную, как инструкция по пользованию клизмой, но даже мои собственные слова в этом враждебном окружении стали похожи на недопереваренную пищу, извлеченную при вскрытии из желудка мертвеца: еще не говно, но уже не еда. Со свойственной ему методичностью, доктор Ху перечислил все, что нашел в моей статье политически-некорректного — как будто я когда-нибудь писала политически-корректно!
«Она написала, что у палестинцев нет языка! И архитектуры! И искусства! Она говорит, что они — не народ! Она говорит, что они — террористы!»
Лови ее!
Как сказал поэт, души прекрасные порывы.
Донос есть донос, и боссам, хочешь — не хочешь, пришлось реагировать. Газета с сожалением попросила меня до особого уведомления статей им больше не присылать.
Поскольку доктор Ху сообщил мне свое настоящее имя, я решила поискать его на Интернете. Вот, что мне удалось найти: несколько не интересовавших меня ссылок на его профессиональные статьи; личное и тоже неинтересное письмо, помещенное им на каком-то сайте, и удивительно разумное письмо в редакцию одной из довольно серьезных газет, где он упоминал своего деда, расстрелянного злыми большевиками в 1938 году. Я проглядела его послания и обнаружила, что расстрелянный дедушка неизменно всплывает каждый раз, когда у доктора Ху возникает потребность продемонстрировать свои верительные грамоты.