- Ты чего, действительно в этот бред поверила? - прошипел грозно, снова третьим веком помаргивая - так разволновался. - Да Дан никогда... И почувствовала бы тоже, вы ж связаны!
- Дан прекрасно умеет свои эмоции от меня экранировать, - устало отозвалась Арха, освободиться даже и не пытающаяся.
Наоборот, откинула голову на подголовник, рассматривая потолок, украшенный фамильным древом Харратов. Кстати, изображение Дана на нём почему-то не было. А лекарка всё забывала спросить, откуда такая скромность.
- Да и Бездна с этими эмоциями! - Шай в покое явно оставлять ведунью не собирался. - Но это же бред! Понимаешь ты? Бред!
- И бред, который мы уже проходили, - Арха вяло спихнула ладонь блондина со своего плеча. - У вас традиция такая, что ли? Чуть что, так сразу беременная. Если всем верить, получается: Дан пол столицы оплодотворить успел.
- Ну да, любимый баб... то есть, женский фокус, - то ли оскалился, то ли усмехнулся блондин.
- Странно, почему он мне-то на слово поверил?
- Сама додумалась в кой-то веке? - блондин отлип, наконец, от Архи. Отошёл к окну, отодвинул штору, будто важное за ней рассмотреть пытаясь. Хотя, что он там увидеть мог, кроме клумб и гравийной дорожки? - Доверяет он тебе, вот и всё. А ты!..
- А что я? - вздохнула лекарка, наклонив голову, пытаясь рассмотреть: родинка у одного из предков на подбородке намалёвана или бородавка. - Я ему тоже верю. Не скажу, что вот прямо ни на секунду этой шаверке не поверила. Ошарашила она, конечно, знатно. Это я потом сообразила: захоти Дан другую, так просто бы сказал или третьей в постель уложил.
- У тебя с головой всё нормально? - оскорбился за друга Шай.
- Нет, не нормально, - грустно призналась ведунья. - Было б нормально, тут не торчала. Но это я так, для образности.
- Ну а чего тогда квёлая такая?
- Уехать я хочу, - грустно протянула Арха.
- Совсем? - переполошился красавец.
- Не знаю, - ведунья села прямо, благонравно сложив руки на колени. - Нет, наверное. А, может, да. Не знаю. Но только чтоб подальше и никого не видеть. Ну вот совсем никого. Хоть землянку в лесу рой.
- Вырой, - кивнул Шай, но тоже как-то задумчиво-рассеянно. - Как только в окрестностях столицы найдёшь лес, так и рой. А лучше знаешь чего? Есть у меня одна идея. Только давай, ты горячку пороть не будешь, спокойно соберёшься. И письмо Дану напиши: так, мол, и так, уезжаю в гости. Извини, дорогой, надо подумать. Сама, короче, лучше знаешь, что писать.
- И к кому в гости я еду?
- Узнаешь, - ухмыльнулся блондин, - но тебе понравится.
***
Странно, но стационарных телепортационных станций в степях построить ещё никто не догадался. А через Тьму идти Шай почему-то категорически отказался. Вот и пришлось им от самого Хашша - грязного и нищего посёлка, почему-то себя гордо городом именующего - тащиться верхом. И именно тащиться. Здесь не только станций, но даже и тропинок имперское министерство дорожного хозяйства не предусмотрело.
Езда же по пампе, пусть и прогулочным шагом, дело непростое. Трава - лошадям по колено, а Архе по пояс, густющая, земли не видно, к сожалению. Потому что земля - сплошные кочки с сусличьими норами. Чуть зазеваешься - и лошадь в такую дырку может копытом угодить. Хорошо, коли отделаешься полётом через конскую голову. А если животина ногу сломает? Когда ближайшая цивилизация в трёх днях пути находится, такое происшествие уже не проблема, а настоящая трагедия.
Но Арха всё равно пребывала в диком, и каком-то детском, незамутнённом восторге. Ей всё нравилось: и сухая, не изнуряющая, а будто прокаливающая жара. И сильный, практически неутихающий ветер, заставляющий травяное море волноваться, ходить валами. Бездонное, бесконечное небо, чистый горизонт, без единого росчерка деревьев, жаркое марево и горьковатый запах сухой полыни нравились тоже.
В первую ночь она не могла уснуть. Жёсткая земля колола бока сквозь попону каменными комьями. Тепло от костра палило лицо, а спина едва ли инеем не покрывалась. Переворачивание на другой бок не помогало - жар и холод просто местами менялись, а комки никуда не девались. Да и вой степных волков, лисье тявканье, щебет сурков и неумолкающий звон цикад уснуть не давали.
И на вторую ночь ведунья не спала, но не ворочалась - смотрела на перевёрнутую чашу неба с неправдоподобно огромными блёсками звёзд, слушала степь, убаюканная говором трав - хорошо. На мысли философские, конечно, это всё наводило: о бренности бытия, огромности мира и собственной мизерности. Но хорошо.