- Знаешь, что меня удивляет больше всего? - спросила негромко. - Чем разумнее и самостоятельнее становятся существа, тем больше вас привлекает жертвенность. Взять хотя бы такую забавную штуку, как любовь. В любых её проявлениях. Раз нет жертвенности и страданий, то не любовь это вовсе. Хотя нет, неудачный пример. Кто знает, что это за штука такая?
- Ну вы-то, наверное, знаете, - ляпнула-таки Арха, не успев язык прикусить.
- Поменьше язвительности, девочка, - с легким раздражением, но, в общем-то, спокойно, ответила богиня. - Тем более в таких деликатных вопросах. Ненароком можешь и на больную мозоль наступить. А ковыряться в божественных ранах чревато для благополучия.
- Я не... - протянула лекарка растерянно.
- Я не, я не, - передразнила Тьма, на столике склянки с зельями переставляя. - Вечно так: сначала ляпнут, а потом блеять начинают. Как думаешь, богам доступна зависть? Молчишь? Вот теперь, когда мне поговорить приспичило, эта молчит. Придется за тебя отвечать. Доступна. Только она из всего вашего богатого арсенала и доступна. И ещё, пожалуй, любопытство. Хотя многие утверждают, будто мы любим своих созданий.
Богиня двумя пальцами взяла флакон - за донышко, и за горлышко - поднесла его к свету, словно проверяя, сколько в нём осталось.
- Но я бы задала другой вопрос: а кто любит нас? Вот ты... Ладно, не меня. Ты мать мою любишь?
- Я...- лекарка не сразу и нашлась, чтобы такого даже не умного, а просто безопасного ответить. - Я верно служила ей.
- Вот, - качнула покрывалом, кажется, полностью удовлетворенная ответом богиня. - В этом и соль. Насколько верно, это мы сейчас упустим. Но ведь служила, не любила. Вы служите, приносите жертвы, выполняете ритуалы. Соглашусь, они порой забавны. Только в основе всё равно... Как бы это сказать? Нет, не сделка, она подразумевает хотя бы минимальную, но взаимную выгоду. Ты задумывалась над самим значением слова «молитва»?
- Это...
- Не старайся, - отмахнулась Тьма, в ответе явно не нуждающаяся. - Это просьба, моя дорогая, попрошайничество. Мы тебе раскурим фимиам, агнца зарежем, даже во имя твоё пытать ближнего станем. А ты взамен дай, дай, дай! Всегда дай - и ни слова о любви. Тебе не кажется, что это как минимум несправедливо?
- Невозможно любить того, кого не знаешь. Даже не понимаешь, потому что оно... Ну, огромно, - попыталась оправдать Арха, кажется, весь подлунный мир скопом.
Попытка вышла неудачной. Сама Тьма осталась такой, как прежде просто рослой женщиной, и комната никуда не делась. Но вместе с этим лекарка словно в ней оказалась, как при переходе. Лампа горит, но вокруг мрак. Глаза видят стены, но их будто и нет. Уши звуки воспринимают как обычно, но каждое сказанное богиней слово столь огромно и оглушительно, что просто не помещается в череп.
- Любить, значит, невозможно, а просить и даже требовать, запросто?!
- Не знаю, я не просила!
- Всё до разу, дорогая, - так же неожиданно, как и разгневалась, успокоилась богиня. Мир опять на ноги встал: стена оказалась всего лишь стеной, звуки звуками, а женщина, закутанная в чёрное, выглядела просто женщиной. Хотя как раз последнее впечатление было ошибочным. - Всё до разу. Рано или поздно, но ты тоже станешь умолять. Но вот вопрос: помогу ли?
- Какого ответа вы от меня ждёте? - устало спросила лекарка, в очередной раз чувствуя, что безумие очень близко.
Сумасшествие вообще с Тьмой об руку ходило.
Нет, как не крути, а общение с богами - это явно не её стезя. Ей и с простыми-то демонами не всегда общий язык находить удавалось.
- Ты думаешь, мне нужны твои ответы? - фыркнула Тьма. - А, впрочем, почему и нет? Хорошо, уговорила. Я тебе кое-что покажу, а потом спрошу. Иди сюда! Ну, чего мнёшься? Тебе не интересно, с чего наш красавец с рыжей расплевался? Или что, моральные принципы замучили, мол, подглядывать нехорошо? Так у меня их нет. Пойдём, сказала!
Если Арха и хотела возразить, то попросту не успела - воронка мрака засосала болотом, утянула на самое дно Бездны.
***
В недостатке привлекательности Шая никто и никогда не упрекал. Мальчишеские улыбки, озорные глазки и ямочка на подбородке действовали на женщин, как закупоренная бутылка с креплёной медовухой на пьяницу. То есть, рождали абсолютно определённые желания: немедленно раскупорить, выглодать до донышка и ни с кем не делиться. Но такое впечатление производил взрослый, уже созревший лорд Шаррах.
В этой же призрачно-настоящей реальности молоденький блондин...
За других Арха, конечно, ручаться не могла. Но у самой лекарки при виде юного кадета возникли совсем уж дикие желания: обнять, затискать, непременно присюсюкивая и причмокивая. Желания, безусловно, странные. Но что делать, если в юном Шае было что-то и от эдакого игривого котёнка, и от лопоухого щенка, и от пушистого цыпленка?