И все же у нас было ощущение – что-то кончилось страшное. И наступили новые времена. И что-то обязательно произойдет хорошее. Может быть, это было связано с возрастом, может быть, совпали возраст и вход в культуру, в известность и, конечно, повышенный интерес нашего поколения к нам. Это был не обычный, а ненормальный интерес. Нас любили, наши имена знали. А мы все были совершенно разными. Конечно, была в нас доля эпатажа – в ком-то меньше, в ком-то больше, это был тоже своего рода протест против общепризнанной прилизанности. Но мы не эпатировали наших сверстников, мы эпатировали партийных дедуль. И мы были очень разными. Очень. И судьбы у растиньяков шестидесятых совсем разные.
Просто тогда нам все еще казалось, что впереди нас ждет одна только радость…
Я такое дерево
Звонит мне как-то замечательный поэт Григорий Поженян.
– Микаэл, я гонимый поэт (что правда. – М. Т.). А ты гонимый композитор.
– Почему это я гонимый?
– Ну тебя же в союзе гоняют?
– Гоняют.
– Давай сделаем вместе картину.
– Как это?
– Я буду снимать картину на Одесской студии.
– Как ты будешь снимать картину?
– Как режиссер.
– Но ты же не режиссер, Гриша, ты поэт.
– Я гений. Я могу все, – сказал Гриша.
И вот я приехал к нему в Ялту, где он действительно снимал картину о моряках в годы войны. Гриша – замечательный, милый парень. Но, кроме того, он еще и герой Одессы. Он старше меня лет на десять. В годы войны он был в отряде черноморцев, которые Одессе ценой своей жизни дали воду. Они пробились в город и фактически спасли его. Погиб весь отряд из двадцати двух человек. Считалось, что погиб и Поженян. В Одессе стоит памятник двадцати двум героям, спасшим город, на нем выбиты имена этих людей, в том числе и имя Григория Поженяна. А Гриша не погиб, он выбрался из-под трупов и спасся. Единственный из отряда. Позже, конечно, об этом узнали, но имя его на памятнике осталось. Так вот Гришу все знали и очень любили. В его фильме согласились сниматься Иван Переверзев, звезда тогдашнего экрана, Олег Стриженов и многие другие замечательные актеры. Но Гриша, будучи, с одной стороны, поэтом, а с другой стороны – командиром-моряком, плохо представлял себе, как нужно общаться с актерами, тем более знаменитыми, которые и сниматься-то приехали только потому, что любили его как поэта и как хорошего мужика. А Гриша стал ими командовать. И очень сильно. Он объявил:
– Здесь два гения. Я и Таривердиев. Все остальные – наши служащие.
Я стал хохотать, думая, что он просто дурака валяет. Но Переверзев на него очень обиделся.
– Гриша, как твой фильм называется? – спросил он.
– «Прощай»!
– Прощай, Гриша! – Переверзев сел в самолет и улетел в Москву.
– Гриша, что ты делаешь! Ведь уже полкартины снято! – в ужасе говорю я ему.
– Не волнуйся, Мика. Я ведь не только режиссер, но и автор сценария. Нет вопросов.
И вот снимают сцену, в которой должен был играть Переверзев. У него была роль адмирала. Входит вестовой, спрашивает:
– А где товарищ адмирал?
– Убит, – отвечают ему.
Так избавились от замечательного бедного Переверзева.
Проходит неделя. По какому-то поводу Гриша стал объяснять Олегу Стриженову, что он очень плохой артист и плохо играет.
Олег не выдерживает:
– Гриша, как твой фильм называется?
– «Прощай»!
– Прощай, Гриша! – Садится в самолет и улетает в Ленинград.