Обливаясь холодным потом от ужаса, Лоусон, не помня себя, поднял кольт, который все еще держал в правой руке, и нажал на курок, отправляя пулю прямо в лоб мужчине с клыками.
Шум был настолько оглушительным, что несколько созданий ночи дернулись и зашлись в ужасающем вое, напоминавшим крик разрываемой на части банши. Существо, которое только что схватило пулю, смотрело прямо на Лоусона, его красные глаза несколько раз мигнули, а затем на лице растянулась улыбка, словно дымящееся отверстие в его лбу не причинило ему никакого дискомфорта, а было лишь забавным развлечением.
На краю безумия Лоусон выстрелил в лицо женщине. Ее нос разлетелся на куски, разбился, как китайская ваза, голова ее откинулась назад с силой, которая могла бы сломать обычному человеку шею, но она выпрямилась, и ее грязные длинные ногти исследовали дыру, образовавшуюся в лице. Выражение смятения мелькнуло в ее глазах, и она улыбнулась устрашающей улыбкой со своим кровавым макияжем. Повернувшись к своему партнеру, женщина обратилась к нему голосом, напоминающим шелест сухого ветра в мертвых камышах:
— О, Изекииль, он сделал меня уродиной.
Лоусон попытался протолкнуться и как-то сдвинуть тяжелое тело, что лежало на нем. Правое плечо, оцарапанное пулей, почти не болело, а вот нога и левая рука при первом же движении буквально взорвались, утянув его обратно в бассейн, полный боли. Изо рта вырвался стон, превратившийся в напряженное шипение, но сдаваться он не собирался. Пусть в нем сидело две пули, Тревор Лоусон понимал: останься он на месте, и эти демоны выпьют его досуха, и сейчас не было времени размышлять, происходила эта безумная сцена наяву, или была лишь навеяна лихорадочным бредом. Нужно было прорваться, нужно было бороться, любой другой вариант означал смерть, а он хотел и намеревался выжить.
Вложив всю свою силу в отчаянный толчок, он, окунувшись в океан боли с головой, сумел освободиться от придавившего его трупа и постарался подняться, но этого раненая нога сделать не позволила. Лоусон замычал, сдержав крик стиснутыми до скрипа зубами, и начал ползти, пробираясь через раненых, через трупы и через части тел. Позади раздавался высокий, почти истерический смех, но Лоусон не осмеливался обернуться.
Так я далеко не убегу, стучала лихорадочная мысль в его висках.
С усилием, все же выбившим из него тяжелый стон, он сумел подняться на ноги. От боли все тело облилось потом, однако страх прибавил сил, и раненый бросился в изрешеченный пулями подлесок. Удалось набрать удивительно большую скорость… наверное, организм готов работать на нечеловеческих пределах, когда требуется сражаться на жизнь.
Похоже, решив поиграть со своей жертвой, существа отправились в погоню, но предпочли загнать Лоусона до смерти, держась на расстоянии. Смех позади не прекращался. В какой-то момент одна из тварей укусила его за ухо — то был словно острый поцелуй зла.
Они двигались, как тени, материализуясь перед Лоусоном, и снова исчезая. Видимо, им быстро надоела эта игра, потому что на расстоянии они больше не держались. Злая ухмылка женщины мелькала перед глазами, ее платье танцевало перед ним, заставляя его бросаться из стороны в сторону.
Мужчина в официальном костюме, шляпе-цилиндре и белом жилете вдруг возник из ниоткуда. У него была трость с набалдашником в виде собачьей головы. На лице его играла злая усмешка, глаза горели алым адским огнем.
Что-то… безногое вдруг появилось из леса — кошмар в униформе конфедерата полз на руках, ловко перебираясь через пни, глаза его светились красным, а клыки хищно щелкали в воздухе.
Мужчина с тростью не намеревался играть. Он ударил Лоусона набалдашником, опрокинув его на землю и выбив воздух из легких. Раны вновь взорвались болью, о которой на короткое время удалось забыть.
На миг в глазах Лоусона потемнело, его разбудил хищный язык, лизнувший его в щеку. Рука твари погладила свою жертву по волосам, словно то был некий акт нежности. Изо рта существа смердело кровью.
В это мгновение Лоусон понял, что вот-вот окончательно потеряет рассудок.
Они были повсюду. Новые существа все прибывали и прибывали, ковыляя, приползая и подходя со всех сторон. Лоусон мечтал сейчас очнуться, проснуться летним утром в Алабаме под солнечными лучами, которые уже осветили верхушки деревьев, и осознать, что этого — ничего из этого — никогда не было. Он бы пошел на завтрак в свой дом в Монтгомери и встретил бы там двух своих возлюбленных ангелов — Мэри-Элис и Кейси. Это было бы утро, в котором не было войны… даже мыслей о войне, не было этого ужаса, холодного и скользкого.