Глава 4
Чертог сиял, гремели хоры. А куда деваться — заселился во дворец, так будь любезен давать если не балы, то хотя бы приемы. Тем более, по случаю Рождества. И принятия Конституции.
«Сегодня у нас пол-Петербурга» — расхожая фразочка эстрадных конферансье вполне точно описывала происходящее. Верхушки всех думских фракций, все «небесники», Кованько с авиаторами, ученые, включая Менделеева, инженеры, лучшие ученики колоний и педагоги с дядьками … Вот прям «Елка в Кремле». Даже две — днем для подростков и вечером — для взрослых.
В приглашении попросил Танееву четко написать, что подарков не надо, лучший подарок — пожертвовать на колонии. Но все равно, несли — «Ну как же без подарка, такой день!» Пришлось выделить комнатку, чтобы все складывать, а голову ломать, куда это все деть, придется потом.
Были, конечно, и толковые вещи. В первую очередь книги, в том числе религиозные. Так, Юсуповы подарили одно из первых русских Евангелий в переводе от Российского библейского общества. Аж 1819-го года. Раритет каких поискать. Менделеев притащил «Размышления о причине теплоты и холода» Ломоносова с дарственной надписью автора. Благодарил Михайло Васильевич не кого-нибудь, а саму Екатерину Великую. Историк во мне немедленно ожил, растрогал меня до слез, я долго благодарил Дмитрия Ивановича и даже расцеловался с ним, борода в бороду. Ну и тот спел мне дифирамбы про меценатство: работы по синтетическому каучуку, что я спонсировал, дали первые результаты.
— Получены образцы на основе этилового спирта, бутадиена с последующей анионной полимеризацией жидкого бутадиена в присутствии натрия! — торжественно сообщил Менделеев.
— Дмитрий Иванович, дорогой, я в этой вашей научной физике ничего не понимаю. Вы простыми словами скажите — пора думать о создании завода или нет?
Менделеев прямо воспарил, но в запросах своих остался реалистом:
— Опытного завода, или крупной лаборатории, Григорий Ефимович! Рано пока на большое производство замахиваться.
Кроме тех, кого я числил «под крылом», набежало изрядно левой публики — бьюсь об заклад, почуяли возникновение нового центра силы в российской политике и поспешили выразить свою извечную благорасположенность к демократии и конституционному устройству. Вчера они, конечно, об этой своей расположенности и сами еще не знали.
В первую очередь это были разного рода купцы и финансисты. Разумеется, Лазарь Соломонович Поляков. С ним после известных событий у нас сложились отношения, которые можно описать словом «вооруженный нейтралитет». Его банки государство поддержало, но финансисту было объявлено, что больше на махинации глаза закрываться не будут — за любую попытку насхемотозить денег кара последует незамедлительно, Сахалин еще заселять и заселять. В качестве жеста примирения, я договорился о включении Лазаря Соломоновича в комиссию по совершенствованию банковского законодательства, которую возглавлял мой протеже Янжул. Поляков на практике увидел, что государство закрывает основные дыры, через которые так легко получалось воровать деньги, и притих.
Банкир, к моему удивлению, подарил «Ярмарку» Кустодиева. Картина сразу вызвала неподдельный интерес — к ней началось паломничество гостей. Кустодиев сейчас, считай, придворный живописец, в большой моде. Впору ставить «лейб» на визитные карточки.
А вот «Мальчик с трубкой» и «Молодая девушка с цветочной корзиной» Пикассо, что подарили Рябушинский и Морозов-младший, понимания не вызвали. Розовый период мастера с трудом заходил публике. Пришлось пообещать разделить коллекцию по залам и направлениям. Коллекцию! По всему выходило, что я уже начал обрастать собственным музеем. Не пора ли обратить внимание финансовых тузов на скульптуры? Ведь не последний прием даю.
Все трое воротил в частных разговорах требовали одного. Свободы вероисповедания! И старообрядцы и евреи хотели открывать молельные дома, церкви без разрешения полиции, свободно отмечать священные праздники, проводить собрания верующих, одним словом вести полноценную религиозную жизнь.
Это еще сильнее грозило столкнуть меня с замшелым православием в лице Антония и Феофана. Отношения накалялись, в проповедях в столице питерские священники все чаще стали упоминать лжестарцев, которые находятся в состоянии «духовной прелести». Т. е. соблазнены дьяволом. Без имен, но с конкретным таким, жирным намеком. Тревожный звоночек. Хотя дело о моем «хлыстовстве» затихло само собой, а насчет дарование конституции церковь и вовсе отмолчалась — конфликт шел по нарастающей.