Новомодных центральных комитетов решили не избирать, ограничились посконным советом «Небесной России». Председателем стал Булгаков, заместителем – Стольников. Компанию им составили Вернадский, один из московских Бахрушиных, от толстовцев Горбунов-Посадов, теперь уже бывший иоаннит Филимон Гостев, Станислав Шацких, Лохтина и Семен Ершов, дядька-воспитатель. Я входить в Совет наотрез отказался, оставив за собой роль «духовного вождя», но при таком составе мои люди там по определению в большинстве. Да и впредь постараемся впредь обходиться без разделяющих вопросов. Как там товарищ Сталин действовал? Правильно, откладывал, если видел, что будет спор. И потихоньку обрабатывал имеющих голос.
Все закончилось в Великую Субботу. Съезд принял поздравительные телеграммы в адрес царской семьи, Думы, Синода и правительства – пусть порадуются. Дружно спели «Боже, царя храни», после чего православное большинство делегатов во главе со мной отправилось на пасхальное богослужение и крестный ход.
Утром разговелись заботливо подготовленными Маней Шепелявой куличами, яйцами и пасхой, перецеловались и разъехались, в поездах отоспятся. А мне вот пора в Царское. Ну, у меня теперь свое авто, вот в нем и подремлю.
Карета. Карета с «карасиновым двигателем» – вот примерно такие ощущения были у меня после первых поездок на «Рено AG». Выбрал я его потому, что вспомнил – эта та самая модель, на которой парижские таксисты в 1914 году перебрасывали войска на Марну. А раз такси, значит, крепкая и ремонтопригодная машина. Движок, конечно, слабенький, девять лошадок всего, да где сейчас сильненький взять? Нет еще таких.
Ради долгой поездки – целых тридцать верст! – шоффэр поставил на автомобиль кожаный верх «салона» и навесной козырек над собственным рабочим местом. Ну точно карета, двери высоченные, лаковый кузов, кучер отдельно, верх прямо от кареты взят. И трясет не меньше, несмотря на рессоры. Зато кожаные подушки сидений и никто не пырится на меня, как в поезде.
Тарахтели мы часа два – по дороге пробило колесо и водитель, страшно ругаясь на французском, его менял. Почему на французском? Так француз же, по русски не сильно много знал, но с такой техникой сто пудов научится великому и могучему.
А я подумал, что надо бы себе более мобильное средство передвижения завести. Исполнить свою давнюю мечту, купить байк. Пока в университете учился, ни о каком мотоцикле и речи быть не могло, слишком дорогая игрушка для нашей небогатой семьи. А сейчас почему бы и нет? Старец Распутин в кожаном плаще верхом на эндуре. Хотя какая эндура, мотоциклы здесь идут по рязряду экзотики и даже на себя не похожи, а больше на велосипеды с моторчиком. Но хоть так, глядишь, до Царского меньше чем за час добираться буду.
Приперся я, как выяснилось, некстати – Пасха это у простых людей великий праздник, а у царской семьи это весьма обременительные обязанности, которые они неуклонно исполняли. Ну сами посудите – нужно поздравить и облобызать всех, кто в этот день находился рядом, а это значит, не только ближайшие царедворцы, но и слуги, и весь состав императорского конвоя! Вот ей-богу, лучше бы он государственными делами так старательно занимался, как религиозные обычаи соблюдает.
До царя я так и не добрался, к нему стояла очередь из казаков в алых черкесках, караульной роты Кирасирского полка, вроде бы курсантов, только я не разобрался, каких. Александра Федоровна тоже была при деле, хоть и не целовалась, но руку для поцелуя подавала и каждому презентовала фарфоровое яичко с монограммой.
Дядька Алексея, проскочивший одним из первых, после христосования со мной, рассказал принятое во дворце обыкновение.
– Почитай, каждый день человек по двести-триста.
– Как «каждый день»? Положено ведь в Светлое воскресенье!
– Так-то оно так, да ты попробуй столько народу приветить, этож сколько времени уйдет? Вот и разделяют, дня четыре-пять продолжается. Даже старообрядцы специально приезжают!
Надо же, а вот этого я не знал. А дядька, важно покивав, подтвердил, и объяснил, что это пошло еще с Александра III, а Николай только продолжил традицию.
Так что с царем и царицей я только издалека встретился, глазами. Поздравил девочек, преподнес приятно пахнущие резные яйца из сандала – нашелся в колониях дядька-резчик, сделал мне по заказу два десятка. Простенько, но теплое дерево с приятным ароматом запомнится лучше.
Перецеловался со всеми слугами и уже совсем было собрался улизнуть, как меня подхватили и представили пред светлы очи – обязательные процедуры закончились и царская семья собралась за столом в личных покоях.
Измотанные, раздраженные. У царя раскраснелась щека от целований, Аликс расцарапали руку бородами. Последние делегации она принимала в перчатках.
Но тем не менее, царская чета взяла в себя в руки, Николай слегка злоупотребил портвейном. Праздничное настроение было восстановлено.
Удостоился я и персонального пасхального подарка. Нет, не яйца от Фаберже, такого при известной скупости Аликс ожидать никак невозможно. Красивый наперсный крест из ливанского кедра, освящен в Иерусалиме. Принял со всем почтением, правильно угадали, золото-серебро мне ни к чему, из образа выпадают. Хотя могли бы копейку на колонии пожертвовать, надо, кстати, эту идею продвинуть на следующий год – кто желает сделать мне подарок, пусть жертвует на благотворительность. Лучше всего на нашу, найдем, куда денежки пристроить.
Не обошлось и без женского вопроса. Вот ведь шустрые какие, уже доложили. Пришлось излагать свою позицию, императрица слушала внимательно, да и старшая, Ольга, тоже время от времени пыталась понять, о чем говорят взрослые.
Как это женщины могут голосовать? А как выбрать за кого? Муж скажет? Так пусть сразу за всех членов семьи голосует. Посмеялся внутри.
Наутро, в Светлый понедельник, поехал делать визиты. Муть беспросветная, но вот без этого никуда, если хочу в столице закрепиться. Праздник-то религиозный, обязан соответствовать, прямо в шкуре императора себя почувствовал – везде наливали, обнимали, принимали поздравления, конвейер да и только.
Перебил все это Столыпин. Стоило мне заявиться к нему, даже рта открыть не дал, взревел нечленораздельное и за рукав потащил в кабинет.
– Петя! – только и ахнула Ольга Борисовна, но Столыпин отмахнулся на ходу.
– Вот полюбуйся! – сунул мне под нос пачку бумаг премьер-министр.
– Христос Воскресе, Петр Аркадьевич!
– Воистину, – буркнул Столыпин, но отгородился столом, так что обошлись без поцелуев.
– Что опять стряслось? – спросил я, перебирая бумаги и вчитываясь в полицейские рапорты.
– Забастовки на прядильнях Выборгской стороны! Женские! Все вашими молитвами! Небесники…тьфу.
– Забастовка по моей молитве? Да вы меня прямо в чудотворцы определяете, Петр Аркадьевич, – попытался я шуткой разрядить обстановку, но успеха не имел.
Пришлось читать бумаги. Забастовали Сампсониевская мануфактура, прядильни Гергарди, Торшилова и еще несколько помельче. Главным требованием была равная оплата за равный труд, ну и прочее, из нашей программы – декретные отпуска, сады-ясли, ничего особенного, если не считать того, что забастовка почти исключительно женская.
– И при чем тут я?
- «Небесная Россия» чья? Взбаламутили фабричных совершенно неуместным суфражизмом!
– Ну да, а два года назад кто забастовщиков взбаламутил? Или в Москве тоже я виноват с небесниками? – перешел я в наступление. – Вы народ в стальную узду взяли, вот он и бьется, и биться будет, пока не ослабнет хватка!
Да кому я рассказываю! Столыпин – сам помещик. Выжимает каждую копейку из крестьян.
Глава 4
Со Столыпиным надо мириться, он мне явно нужен. Но как? Оказанная услуга – не услуга. Дочка премьера пошла на поправку, аппарат «Распутина» уже сняли, девушка пытается ходить. С костылями, но тем не менее. Никаких новых болячек у нее не наблюдалось…