Революционеров за два года Столыпин и без меня заровняет, до 1912 года, до Ленского расстрела, тишь да гладь будет. Вот и не будем ему мешать, а займемся другим флангом, там черносотенцы. Надо у них православную и монархическую повестку отобрать, вон, христианско-демократическое течение вполне в ХХ веке востребовано. Название, конечно, надо будет другое.
Вот и союзники вырисовываются – правые кадеты да левые октябристы, люди образованные, культурные, им только наглости и решительности не хватало, чего у Распутина – хоть ложкой ешь. Добавить активных, но управляемых православных, и пусть кадеты в Думе сидят, а радикалы на улицах бузят. Но это почти что Гапоновская программа получается… Так и хорошо! Людей его бесхозных под крыло и взять, чего зря организации пропадать. А разбавить… да хоть иоаннитами! Они, конечно, с крышей набекрень, Иоанна Кронштадтского за Христа почитают, но неужто Гришка их в свою веру не обратит?
Решено. В ближайшее время нужны контакты с иоаннитами и с остатками Общества фабрично-заводских рабочих. И написать христианскодемократическую программу.
Никаких радикалов, идем посередке, без революций, постепенно.
И как только соберу хоть каких людей, немедленно создавать легальную организацию – с высочайшего разрешения, разумеется. Мол, видение мне было, только так кровь 9 января отмолить можно.
Глава 4
Утром Прохор принес мыло, зубную щетку и даже по моей просьбе подровнял бороду. Я, невыспавшийся и злой, разглядывал себя в зеркало. Надо что-то делать с прической. И с одеждой. С ней в первую очередь. «По одежке встречают». А провожают не по уму, а по тому, что его заменяет – болтовне. Красиво трепаться мне, дитю XXI века, совсем не трудно. С крестьянами буду по-простому. С аристократами загадочно. Купцы и промышленники предпочитают деловой стиль – тоже что-нибудь придумаю. А я ведь еще владею английским языком! Но решать вопрос с одеждой и штаб-квартирой надо скорее. И с оружием!
Еще до заговора Юсупова меня должна ткнуть ножом в живот мещанка Гусева. А направлять ее будут великий князь Николай Николаевич и глава партии «17 октября» Родзянко. Я невольно потер живот. Хорошо бы еще каким-нибудь бронежилетом обзавестись. Сейчас в ходу тяжелые стальные нагрудники для солдат – поди поноси такой каждый день. Надо думать…
Завтрак мне накрыли отдельно, в небольшой столовой с желтыми обоями. За окном стояла серая питерская погода, шел мокрый снег. Где-то в парке громко каркали вороны. Кажется, Николай любил на них поохотиться – видать, не все поголовье еще извел.
Завтрак оказался вполне себе английским – жареная колбаса, вареные яйца, тосты с маслом, чай. Для полной картины не хватало только овсянки. «А кто это там воет на болотах, Ватсон?» – «А это, Холмс, русские олигархи тоскуют по Родине».
– От его величества записка вашему степенству… – поклонился мне Прохор, подавая листок бумаги с имперским вензелем. В записке Николай приглашал меня в Воскресенскую церковь на панихиду по батюшке царю, Александру Третьему. Ровно двенадцать лет назад «Миротворец» умер от нефрита в Ливадии.
Голому собраться – только подпоясаться. Я протелефонировал в дом Лохтиных и уже через час был в Воскресенской церкви, ждал в притворе начала службы. Толстый протопоп (не тот ли Афанасий, о котором рассказывал Деревянко?) разговаривать со мной не пожелал, даже сделал вид, что плюет через правое плечо. Придворная публика тоже сторонилась – никого из вчерашней компании в церкви не было. Сторонились все, кроме двух аристократок, которые сразу подошли ко мне, стоило только выйти им из кареты.
– Григорий! Ты ли это?
Первая женщина откинула вуаль, подала манто подскочившему слуге. Красивая такая. Чернобровая, черноокая. Южанка. Но, как и у Лохтиной, красота ее уже пропела лето, наступила осень. Вторая дама тоже была из гречанок или турчанок. Нос бульбочкой, ухоженная, вся в драгоценностях.
Служка поднес аристократкам незажженные свечи, они перекрестились на иконы.
– Я, матушка, как есть я… – хотел поклониться, но потом решил не ломать спину, лишь кивнул.
Женщинам это явно не понравилось.
– Что же ты, Гриша, помимо нас в Царское захаживаешь?. Договорились же вместе!
– Стана, тише! – одна из дам склонилась к уху другой. – На нас смотрят.
Ага. Это, значица, Стана и Милица. Две сердечные подруги царицы Александры Федоровны. Любительницы всего тайного, оккультного. Стана – принцесса черногорская, герцогиня Лейхтенбергская и русская великая княгиня. Супруга герцога Георгия Максимилиановича Лейхтенбергского, а вскоре великого князя Николая Николаевича. Милица – сестра ее из той же династии Петрович-Негош, супруга другого великого князя, Петра Николаевича. Две большие интриганки, главные организаторы травли Распутина. Но сейчас, кажется, у нас с ними полное сердечное согласие.