Он отодвинулся, чтобы дать пройти мужчине, с которым я еще не был знаком.
— Спарроу, — сказала Сара, — счастливый обладатель нашей прекрасной Лючии.
Спарроу, как будто не расслышав этих слов, подошел ко мне и протянул руку. Это была большая тяжелая рука с короткими широкими пальцами. Мы обменялись приветственными словами, и когда Спарроу отошел и встал рядом с Яном, что-то тихо ему говоря, я незаметно оглядел его.
Гарольд Спарроу, хоть и не был высоким, но сложен был атлетически. Если бы не очки, из-за которых смотрели живые светлые глаза, его можно было принять за борца. Он казался старше Яна. Глядя на него, я подумал, что этот человек, наверное, сделает все, чтобы добиться цели. Вся его фигура выражала волю, твердость и уверенность в себе.
Из парка вышла Лючия. Она была в том же платье, в котором я увидел ее в первый раз.
— Скорее же все садитесь. — Сара кивнула стоящей в дверях горничной. — Я ужасно проголодалась. Когда светит солнце, у людей хороший аппетит, правда, Лючия?
— Медицине об этом неизвестно, но, наверное, это так. Впрочем, я совсем не хочу говорить о работе. Тем более что послезавтра у меня очень трудная операция.
— А разве могут быть легкие операции на мозге? — спросил Ян, накладывая салат.
— Да. Но эта будет трудной. — Лючия замолчала.
— Объясни, — Сара отложила нож. — Когда ты говоришь об этих вещах, я чувствую себя совершенно беспомощной. А это очень приятно — чувствовать себя такой хотя бы в течение нескольких минут.
— Сама операция, наверное, вас не заинтересует. — Лючия рассмеялась, но при этом нервно дотронулась до своего рубина. — Операция — это несколько человек в белых халатах и еще один человек, который спит и не знает, что с ним происходит. Тот, кто не делает операций живым беззащитным людям, не знает, чего это стоит. Как-то я отдала скальпель ассистенту и упала прямо у операционного стола. Сейчас, слава Богу, уже так не нервничаю. Но вначале меня охватывала просто настоящая паника. Это для хирурга хуже всего. Операция в разгаре, каждая секунда дорога, а тебя вдруг охватывает ужасное чувство, что в самый кульминационный момент ты ошибешься на сантиметр или миллиметр — это, в общем, равнозначно — и больной умрет.
Она говорила все это очень спокойно. Я обвел глазами всех присутствующих. Мы сидели в окружении клумб с роскошными цветами, хрусталь на столе ослепительно сверкал в лучах яркого солнца.
Спарроу задумчиво смотрел на жену. Еще одним человеком, который вглядывался в Лючию с напряженным вниманием, был Филипп Дэвис. Он впитывал каждое ее слово. Конечно, он был безумно влюблен в нее. Я даже пожалел этого парня и, как всегда бывает в таких случаях, почувствовал к нему симпатию.
— Эта женщина, — продолжала Лючия, положив себе на тарелку кусочек ветчины, — была еще совсем недавно совершенно нормальным человеком. У нее был муж и ребенок. К счастью, она начала не с ребенка, это бы ей, конечно, удалось. Однажды, когда муж возвратился со службы, она набросилась на него с кухонным ножом. Он сумел справиться с ней, а соседи, выбежавшие на его крик, вызвали врача. Ее привезли в психиатрическую клинику. Вечером сознание вернулось к ней. Она ничего не помнила, ничего не понимала. Она очень любила мужа и ребенка и была в отчаянии. Но на другой день нападение повторилось, когда в палату к ней вошел санитар. Потом вновь все прошло. Начали ее обследовать. Все оставалось неясным, пока она не попала ко мне. С первого взгляда я поняла, что припадок должен быть именно таким, потому что мне показалось… — Она замолчала и вновь непроизвольно коснулась своего рубина. — Но дело не в этом. У нее доброкачественная опухоль, которая давит на мозг. Еще двадцать лет назад она была бы пожизненно заключена в сумасшедший дом. Опухоль находится в труднодоступном месте. — Она помолчала. — Господи, как я хочу, чтобы у меня получилось! Дело в том, что результат непредсказуем. Или операция удастся, и она выздоровеет, или умрет на столе. Но они верят в меня. Муж подписал разрешение на операцию, и она согласна, несмотря на возможный исход. И вы знаете, я этому не удивляюсь. Это ведь, наверное, очень страшно, когда внезапно теряешь рассудок. Но давайте все-таки сменим тему.
— Возражаю, — вмешалась в разговор Сара, — я тебя понимаю. Со мной происходит то же самое, когда меня спрашивают, что вы чувствуете в «Макбете», вслушиваясь в крик убитого. Иногда я действительно думаю о пьесе, а иногда о новом платье, которое портниха мне плохо сшила. Для нас-то операция — это экзотика, чужой внутренний мир человеческого тела. А дли тебя — это очень трудный мяч в теннисе, когда нужно собраться до предела, чтобы его достать и отбить.
— Ну, не совсем так, — улыбнулась Лючия. — Но раз уж мы заговорили о теннисе, может, сыграем сегодня, если ты не очень устала?
— Давай, — Сара кивнула, — только не сразу после обеда. Я должна часик полежать. В два часа, согласна?
— Ну конечно, — согласилась Лючия.
Кэт принесла кофе. Ян и Спарроу тихо беседовали. Из отдельных слов я понял, что говорят они о работе. Филипп прислушивался к ним, но было заметно, что он явно обращает больше внимания на женскую половину общества.
Наконец Сара поднялась из-за стола.
— Ян, — сказала она, — ты ведь днем не будешь работать?
— Нет, конечно, — он покачал головой. — Ты же знаешь, что я работаю только утром и с девяти до двенадцати вечера. А сейчас время Гарольда, — он кивнул на Спарроу. — После ужина я тебя сменю.
— Я тоже пойду с вами в лабораторию, — Филипп Дэвис понизил голос, — я тут немножко подумал о том уравнении и…
Спарроу подхватил Филиппа под руку и, внимательно слушая, удалился с ним вдоль террасы.
— Мне тоже нужно немножко поработать. Я утром получила целую кипу медицинских журналов и если сегодня их не просмотрю, то они покроются пылью, как и сто предыдущих. — Лючия положила руку на Сарино плечо. — А ты иди, если и правда хочешь набраться сил перед матчем. Но держись, сегодня тебе не удастся выиграть, клянусь!
— Посмотрим, — Сара сложила руки, как боксер на ринге, и потрясла ими над головой, — я буду драться как львица. — Она помахала мужчинам. — Через час найдете нас на корте, если захотите.
Когда они скрылись в доме, я достал сигареты и протянул пачку Яну. Мы закурили и медленно побрели к приморской террасе.
— Ян, твоя жена говорила, что у вас живет еще один гость?
— А-а, Гастингс, — он улыбнулся и показал на море. — Он поехал на рыбалку с Малахией. Сразу после завтрака. Чего только этот американец не захватил с собой! Знаешь, как будто он отправился на войну, а не на рыбную ловлю. Наш Малахия только покачал головой, увидев все эти чудеса.
Мы подошли к балюстраде и остановились, глядя на море. По обе стороны от Саншайн Менор изгибалась линия побережья в виде огромного полумесяца почти отвесно падающих белых скал. Далеко на горизонте я увидел дымок идущего на запад парохода. Ближе море было покрыто морщинами мелких волн.
— Это их лодка? — спросил я, указывая на ярко-красный парус, исчезающий среди волн.
— Да, уже возвращаются.
Лодка приближалась к невидимой под обрывом пристани.
— Давай спустимся к ним, — предложил Ян, — посмотрим, как им повезло. Хочется, чтобы он что-нибудь поймал перед отъездом. Иначе его поездка окажется бессмысленной. Он ведь, кроме всего прочего, приехал сюда, чтобы поймать большую рыбу, а в результате пока не поймал ничего.
Мы прошли вдоль балюстрады и в том месте, где она заканчивается, упираясь в высокую скалу, на которой росли густо переплетенные кусты шиповника, начали спускаться по узким, выбитым в камне ступеням, которые зигзагом вели к морю.
— А кто он, — спросил я. — Тоже химик? Ты прости, но я ведь никого в этой области не знаю, кроме тебя.