Тем временем мой организм пытался отдышаться и, наконец, ему это удалось сделать.
— Ну, что — ты понял все?! Будем и дальше играть в кошки-мышки или начнешь говорить? — спросил помощник.
— Начальник, отпусти домой своего помощника — у него сегодня трагический день, — ответил я.
Я видел себя со стороны — мое лицо имело спокойное деловое выражение. Такое же спокойное и уверенно-расслабленное лицо было у меня, когда я стрелял в того парня. Каменный взгляд, напряженное лицо, сжатые губы — нет, нет и еще раз нет — оставьте это лицо для кино — у меня было такое же лицо, как у человека, наливающего воду из кувшина в кружку, — и только такое.
— Ты что-то там сказал, козел, или мне послышалось, а?! — вновь нагрубил мне помощник.
Даже тогда мой арсенал был слишком велик для людей (а сейчас он стал еще больше), и горе тем, кто испытал на себе его действие! Смешная ситуации, смешная до боли, смешная до крови ситуация — слабый угрожает гораздо более сильному, не зная об этом! Я слегка заглянул в будущее и ответил:
— Давай подождем четырнадцать минут — тебе позвонят, и ты все узнаешь сам.
— Я что-то не понял, к чему ты клонишь, — вдруг сказал начальник, — объясни-ка нам и поподробнее.
— Через четырнадцать минут будет звонок сюда твоему помощнику. Точка, — отрезал я. — А через пятнадцать минут вы можете меня спрашивать о чем угодно, только спрашивать меня вы сами не захотите.
— Это угроза? Ты что, нам угрожаешь?! Да ты знаешь, что с тобой будет?! Ты, видимо, ничего не понял, но скоро поймешь! — вновь накинулся на меня помощник.
— Подожди, — оборвал следователь своего подчиненного, — давай его послушаем.
— Да что там слушать! — кричал тот. — Вправить ему мозги — и дело с концом!
— С этим всегда успеется… — а этого-то мы задели, — с удовольствием отметил начальник, — пусть пока поговорит, а мы послушаем.
— Ну, давай, объясняй, — повернулся ко мне помощник, — что ты там такое говорил.
— Я же сказал — терпеливо объяснял я, — сюда скоро позвонят. А сейчас я лучше расскажу вам об этом товарище, который любит размахивать дубинкой. Что вам рассказать: описать ли его лицо, назвать имя, фамилию или, быть может, раскрыть его душу?
В комнате воцарилось молчание.
— Давай про душу, — приказал следователь.
Я начал говорить, я рассказал о его взрослой жизни, причем выбирая глубоко личные воспоминания.
— Хватит, наверное, — прервал я свой рассказ на середине. — Я не сильно ошибся? — поинтересовался я.
— Откуда ты это все узнал? — ошеломленно спросил человек с дубинкой.
— Из твоей головы, из твоих мозгов, друг мой, — заулыбался я. — А теперь скажи, веришь ли ты мне в том, что я знаю твое имя и вижу твое лицо, пусть и скрытое шлемом?
— Да, ты это можешь, — согласился собеседник.
— Он, что, все верно угадал? — удивился следователь.
Человек в шлеме кивнул, затем подумал и сказал:
— Я больше не буду его бить.
— Ты что, испугался этого человека?
Тот, в шлеме, не ответил, кивнул и отвернулся; потом он отошел назад и сел где-то позади меня.
— Ну и дела, — протянул помощник, — и скоро мне позвонят?
— Скоро, скоро — не беспокойся, — ответил я, а затем начал учить их. — С людьми нужно обращаться по-людски, а не так, как вы: я сделал то, что считал нужным, вы делаете свое дело — наши пути пересеклись, но это не повод для неуважения и издевательств. Если бы вы уважали меня (а ведь я все-таки национальный герой, награжденный высокими наградами, и достоин хотя бы из-за этого простого уважения), то я не сделал бы то, что сделал. Если бы вы уважали меня, то не издевались бы и не приказывали бы своему подчиненному размахивать дубинкой. Вы оба — дешевки, а потому и расплачиваетесь не за то, что вы сделали, а за свою сущность!
— Так я дешевка!? — возмутился помощник.
Я не ответил. Он мне напоминал крупного рака, уверенно копающегося в мешке, шевелящего клешнями и усами. Рак уверен в себе, но он не знает, что хозяйка уже вскипятила кастрюлю воды, сейчас она возьмет столь уверенного в себе рака и положит в кипящую воду!
Я знал, что начальник тоже напрямую причастен к тому, что произошло со мной, ведь он натравливал своего помощника на меня, как пса, а потому пусть получает то же самое, что и его подчиненный, но пусть эта весть придет к нему позже, — так мне будет проще выйти на свободу.
Я так и сделал — несколько его родственников умрут одновременно, мгновенно и через месяц ( за это время мое дело успеют « положить на полку»), а этого, дурака с дубинкой, я пощадил: пусть немного поболеет — завтра у него обнаружится тяжелый недуг, и у него будет много времени для того, чтобы поразмыслить над своим поведением… но он выздоровеет, и эта болезнь пойдет только ему на пользу.
Власть над чужой жизнью, включая человеческую, была у меня с самого начала: я прекрасно знал, как при второй встрече со мной «отец» отобрал жизнь у человека — и я уже тогда мог легко сделать то же самое, но ни разу не делал этого раньше, вплоть до сегодняшнего дня — и вот сейчас я сделал это: я оборвал нервные волокна в определенных местах, и жизнь ушла из тела, чтобы никогда не вернуться обратно. Болезнь я создал аналогичным способом, только обрывал волокна в других местах, и не так много.
…Следователи стали говорить друг с другом о своих делах, не обращая никакого внимания на меня, — мне эта ситуация напоминала затишье перед бурей.
…Видеофонный звонок раздался неожиданно, как удар грома. Помощник спрыгнул со стола, как пантера и схватил трубку — ему что-то говорили, он смотрел на экран, а потом я увидел, как его лицо вдруг вытянулось и постарело — удар был очень силен. Разговор окончился, и человек, внезапно потерявший под ногами почву, положил трубку.
— Что с тобой? Что случилось? — засуетился начальник.
Тот рассказал: оказывается, сейчас нескольких его родственников врачи пытаются вернуть к жизни; надежды на успех хорошие, только непонятно, что с ними произошло. Они замолчали, а я принялся объяснять: