— Наши союзники знают обо всем этом? — уточнил я, выделив интонацией слово «всем».
— Да, и они согласны, — ответил собеседник. — Мы все ждем от тебя решения этого вопроса.
— Я буду думать, — решил я. — Отвезите меня домой — когда я решу эту проблему, тогда я свяжусь с вами.
— Вот тебе номер, набери его и назови себя, — глава государства дал мне бумажку, — и тебя сразу же соединят со мной. И поторопись — тебя ждут, да и война заканчивается!
— Всему свое время.
Меня отвезли домой — да, они задали мне серьезную задачу, но я был уверен в том, что успешно решу ее.
Я долго думал над этой проблемой, пока не нашел решение, но мне мало было встречи только лишь с главой нашего государства — мне нужны были все они, все лидеры государств нашего блока, поэтому я позвонил и сообщил нашему главе, что мне нужна личная встреча со всеми руководителями союзных государств, которые в курсе этого вопроса, плюс он сам, и он с удивлением пообещал.
…Мы встретились в большой комнате. Разговор с ними я начал так:
— Вы все представляете государства и можете говорить от имени своих народов. Я знаю, что вы хотите уничтожить пленных, — это преступно, и поэтому я спрашиваю всех вас: «Хотите ли вы это сделать или же вам это надо?»
Они посовещались, и один из них ответил за всех:
— Мы не уверены, что нам это именно «надо», скорее, мы просто «хотим».
— В таком случае вы хотите переложить всю моральную ответственность за принятие решения на меня — что ж, я согласен, но я должен до конца понять ситуацию. Для этого сделаем так — я разрешаю уничтожить пленных, но каждый из присутствующих здесь должен назвать мне имя одного своего родственника, который умрет вместе с ними, и я лично проконтролирую то, чтобы он действительно умер без обмана.
Они задумались надолго и всерьез. Чтобы им не мешать, я вышел в соседнюю комнату и стал ждать, — от их решения зависели не только судьбы каких-то далеких и потому абстрактных людей, а и, что еще более важно, судьбы их близких — это и было одной из моих целей — слить воедино далекое и близкое, чужое и родное…
Ожидание затянулось, я уже был близок к тому, чтобы заглянуть в их души и их мысли, но решил не делать этого — пусть то, что там происходит, будет тайной для меня — так даже интереснее, ведь я всегда могу восстановить все эти их разговоры в полном объеме, переместившись в прошлое.
Наконец, они приняли решение, и пригласили меня выслушать его. Мужчины явно постарели за это время — решение далось им очень нелегко.
— Мы согласны, — сказал один из них. — Мы уже наметили родственников — вот список, — и протянул мне лист бумаги.
— Итак, — начал говорить я, взяв в руки бумажку и скомкав ее, — вы согласны пожертвовать жизнями ваших родных во имя интересов народов… — и после этого вы утверждаете, что вы «хотите», а не вам «надо»?! Так «хотеть» нельзя! Следовательно, я делаю вывод о том, что уничтожение пленных в вашем понимании является необходимым и отказаться от него вы не в силах, а раз вы не можете иначе, то значит незачем спрашивать моего совета, а также незачем подставлять под удар своих родственников — делайте то, без чего вы не не можете обойтись!
Вы сами нашли ответ на поставленный вами же вопрос — я только помог вам в этом.
— Значит, мы можем сделать это? — спросил один из них, пристально глядя на смятую бумагу у меня в руках.
— Не «можем», а «должны», исходя из вашей логики; а раз «должны» — значит делайте и несите за это ответственность перед собственной совестью!
У них полегчало на душе прямо моих на глазах:
— Да будет так! Спасибо тебе! — говорили они мне.
Теперь, по-моему мнению, настал психологический момент для того, чтобы узнать от них все: они должны рассказать мне то, о чем я уже знаю из их мыслей — они должны знать свое место, ибо как ни крути, а все они — пыль под ногами таких, как я.
— Не за что, — отвечал им я на благодарности, — вы все сделали сами — я лишь немного помог вам. А теперь вы можете рассказать мне о том, что вы собираетесь сделать с некоторыми народами, которые живут в ваших государствах.
Учитывая то, о чем мы только что говорили, намек был абсолютно ясен всем присутствующим — они несказанно удивились, а затем один из них не выдержал и спросил:
— Откуда ты узнал об этом?
— Объясните мне все — это приказ! — отрезал я.
Они не могли противиться моей воле, особенно после того, что только что произошло, и поэтому быстро сдались, признав мое превосходство.
— Хорошо, я расскажу тебе все, — сказал мне глава нашего государства. — Ты ведь сам знаешь, что большинство государств многонациональные и практически в каждом из их есть один или несколько народов, которых лучше бы не было для окружающих… — и современная война предоставляет нам шанс для этого!
Никто не говорит о том, что «народ виноват», ибо народ не может быть виноват; и никто не говорит о том, что «народ надо уничтожить», ибо никто его уничтожать не собирается. Полностью уничтожать народы нельзя не столько потому, что это является преступлением с точки зрения морали и закона (хотя на мораль вполне можно наплевать, а закон обойти, обмануть или же принять другой, более удобный), а для того, чтобы когда с течением времени ситуация поменяется (а она век за веком все-таки меняется!), то самим не быть уничтоженными. Объявлять целые народы «хорошими», «плохими», «прогрессивными», «дикими», «расово полноценными» или же «расово неполноценными», а также «цивилизованными» или же «нецивилизованными» нельзя, во-первых, потому что приклеенный к народу ярлык клеймит все без исключения его представителей, а это неправильно, ибо люди, слагающие его, различны — среди них есть и гении тоже! — а во-вторых, потому что этот ярлык проводит грань между народами, подвигая одних на агрессивные действия по отношению к другим, а эта межнациональная рознь является обоюдоострым оружием — победитель в сегодняшнем противостоянии через несколько веков — да что там веков! — уже он в следующей войне вполне может стать проигравшим… — и тогда горе ему!