Разговор у нас получился очень любопытный, поэтому, я решил, как бы согласиться с предложением собеседника для того, чтобы узнать, что же будет дальше.
— Если, допустим, я соглашусь, то что мне надо будет делать? — спросил я.
— Ничего, — ответил он, — это ты должен будешь решить сам. Если ты согласен, то когда я закрою дверь, ты станешь нечеловеком, получив несколько уникальных возможностей, и сможешь сам выбирать свой путь — я же буду лишь помогать тебе.
Помни — ты можешь позвать меня в любое время, и я приду к тебе, а иногда я буду сам заходить к тебе — ты не будешь одинок!
— Как я могу позвать тебя? — вновь спросил я его.
— Как угодно — словесно или же мысленно, — ответил мой гость и пожал плечами, — главное, чтобы ты захотел говорить со мной. Как бы я ни выглядел, ты узнаешь меня сразу: мое лицо и одежда могут меняться, но ты все равно узнаешь меня по моей внутренней сущности. Итак, ты согласен?
— Да, — решился я, потому что не решиться на столь заманчивое предложение было бы глупо.
Он вышел и закрыл за собой дверь. Я видел его, как он шел по улице, но видел не глазами, а каким-то внутренним зрением. Скоро пришла жена — она задержалась, встретив приятельницу, и, заболтавшись, забыла о времени.
Моя жизнь текла, как и раньше, — она была такой же, как и раньше, но я стал другим: я перестал быть человеком — у меня появились нечеловеческие способности: так, например, я мог видеть предметы и их внутреннюю сущность, не пользуясь глазами (хотя глазами внутреннюю сущность и не увидишь!), к примеру, я мог увидеть сколько сахара и какой сорт чая находится в чашке, которая в свою очередь стоит на столе в закрытой комнате в соседнем доме; также я перестал забывать — я помнил все, что видел, слышал, обонял и ощущал и что я хотел помнить; а еще тогда, в начале своего становления как Владыки Вселенных, я с легкостью производил в уме невероятно сложные математические вычисления, причем, независимо от их сложности, время самого вычислительного процесса было исчезающе мало — я не мог заметить разницы между простым сложением двух небольших чисел с многошаговыми расчетами из высшей математики, занимающими несколько страниц текста, — и это говорит о том, что уже тогда я находился еще очень далеко от своего вычислительного предела (а сейчас я еще более силен в формальной логике и в математике!) — и, кроме того, я научился смотреть людям в души: я мог лишь слегка, поверхностно, коснуться души человека и соскользнуть с нее, а мог заглянуть глубоко, очень глубоко — все глубже и глубже, добираясь до самого дна. Мои первые, робкие проникновения вглубь человеческих душ приносили мне только страдания от сопереживаний — невысказанные мысли и чувства людей, затаенные проблемы и метания приносили мне боль, отчего моя психика постоянно находилась в напряжении.
Но прошло время, и я привык к своим новым возможностям, и они стали казаться мне почти естественными. Я набрался опыта, я насмотрелся на людей: на их души и их тела изнутри, и мне стало легче — чужая боль души и чужая боль тела стали для меня уже как-то привычны, и я сопереживал их не столь остро, как в начале. Много раз я пытался проникнуть своим внутренним взором в истинную сущность вещей, и мне иногда удавалось сделать это, после чего я, как мне кажется, стал все лучше и лучше понимать устройство этого мира.
Я заметил, что, в среднем, мои способности занимают шар, метров пятьдесят-сто в диаметре, однако, этот шар мог вытягиваться на несколько километров в длину, значительно уменьшая свое поперечное сечение, как будто бы он был наполнен воздухом; также он мог уменьшать или же увеличивать свой объем, но он никогда не отрывался от меня. Это был я — человек и вместе с тем еще что-то необъяснимое, невидимое и неощущаемое ничем и никем, но реальное. Внутри этого шара мои возможности были очень велики, однако за его пределами я превращался в обыкновенного человека. Оно, это мое могущество, не уменьшались от центра к краям, а было постоянно и однородно во всем объеме, в результате чего такое понятие как «выделенный центр» у моих сверхчеловеческих сил полностью отсутствовало. Если мне нужно было что-либо узнать о том объекте, который находится в пределах достижения моего могущества, то я мог воспользоваться им; но если же интересующий меня предмет находился слишком далеко, то у меня не было выбора, и я вынужден был пользоваться исключительно общечеловеческими средствами. Я не мог растягиваться до сколь угодно большой длины, поэтому я не мог разговаривать с человеком, находящимся от меня на значительном расстоянии, и одновременно отслеживать его внутреннюю реакцию во время беседы, хотя в пределах области моих возможностей я легко и с интересом делал это.
А шар моего могущества все рос и рос в размерах — теперь я уже мог охватить собой часть города.
Ни время, ни объекты не подчинялись мне, хотя я и делал такие попытки: я мог только лишь получить всю информацию об интересующем меня предмете, но никоим образом не мог повлиять на сам этот объект. Правда, я мог посмотреть столь глубоко, что из простых предметов я действительно выбирал всю информацию, всю, во всеобъемлющем значении этого слова, однако сложные, многогранные объекты пока что еще не раскрывали передо мной всех своих тайн. Но я никогда не смотрел в глубину ни жены, ни друзей, ни родственников — я вообще не смотрел в их души, — пусть в моих глазах они останутся обыкновенными, немного загадочными людьми — так будет лучше для всех нас!
С течением времени я разобрался в хитросплетениях духовной, социальной и биологической жизни человека; я понял, как, и почему именно так, а не иначе функционируют организмы людей и всех других живых существ. Я научился гипнозу и понял, что его внутренняя сущность (как, впрочем, и сущность всех аналогичных труднообъяснимых явлений природы людей) является лишь малозначительным проявлением той полновесной власти над живой материей, которой отныне обладал я. Я видел, как неразрывно живут душа и тело, я видел тайные пружины, управляющие душой, и знал, как можно будет повлиять на них, но не делал этого — пока не делал, но знание того, что я в любой момент могу сделать это, не давало мне покоя. Пока что я не вмешивался ни во что, хотя и имел такие возможности — пока что я не вмешивался, потому что сам не был морально готов к ответственности перед самим собой за результаты такого вмешательства, но это только пока, и такое положение дел не могло сохраняться вечно…