- Что? - сонно спросил Иуда, не глядя на собеседника. И Андрей с глупой ненужной улыбкой ответил:
- Он стал камнем...
Апостолы замолкли. Долго они ещё размышляли над тем, что будет с ними, с остальными верующими...
2
...Капиллярик лопнул. Дерзко так лопнул, как лопаются, порой, переспевшие ягоды девственности... Ноздри заполнились естеством красного цвета, закатом, разорвавшим бумажное око. Носовой закат пробудил Иисуса. Ещё сонный, он стёр кровь с губы двумя смежными пальцами правой руки, а потом аккуратно опустил их в рот. Кровь оказалось удивительно сладкой, по яблочному приятной на вкус. Придя в себя, Иисус подумал о необходимости найти кувшин с водой. Он перевернулся на другой бок, вспомнив, что кувшин есть и в его шатре. Пошарив рукой и нащупав кувшин, Христос попытался определить местоположение глиняной ручки. Нащупав и её, он трезво, но нежно обхватил глину рукой. Ему показалось, что глина холодная и неприветливая, но всё же он был благодарен ей за то, что сохранила воду. Мессия смело поднёс кувшин ближе к лицу, в очередном этапе пробуждения по-новому открыл глаза и замер в ужасе: в руке у него была не облагороженная глина, а бесформенный заострённый камень. Наступил ещё один этап пробуждения - и вот в руке снова красовался кувшин. Но Иисус никак не мог успокоиться. Всё в нем было напряжено: каждый мускул тела, каждый нерв тела, даже душа. Полностью смыв кровь, и задрав голову, человек погрузился в ещё больший страх... Что всё это проделки глубокой ночи - самое её дно, он не сомневался. Но вот только зачем...
3
Когда рассвет зашил все капилляры и звёзды - танцовщицы накинули на свои голые тела покрывала, царство сна рухнуло, - наступил час правления дня. Пётр то толком и не поспал - его терзали раздумья. Но, несмотря на это, он ощущал себя обновлённым и здоровым, и не было ни усталости, ни сухости во рту. Пётр огляделся вокруг: апостолы спали, врывшись лицами в утреннее небо. Но вот только, что оно утреннее, они не замечали по той причине, что вошли в сон слишком поздно, и теперь им приходилось любоваться лишь руинами этого царства. Один только вечно бодрствующий Павел перебирал что-то в руках, скорее всего камешки, весело подмаргивая Петру.
- Бог даровал нам ещё один день! - торжественно произнёс Павел, выкидывая камешки на землю.
- Да! - согласился Пётр - Ещё один...
Оба замолчали, не зная, как дальше продолжать разговор. Первым нашёл выход Пётр:
- А, мальчишка? Тот, что вчера... Где он?
- Он попросил лепёшку. Я дал ему две, и он ушёл вместе со своей матерью... Я думаю, учитель опять пойдёт в горы сегодня. Он делает это каждый день вот уже две недели. Я видел, как он выходит из шатра, когда все ещё спят...
- Тогда мы пойдём за ним! Тебе же интересно, чем он там занимается? решительный взгляд поразил Павла.
- Да, - ответил апостол, сдаваясь под напором глаз.
...Иисус покинул шатёр позднее, чем обычно, но с тем же намерением залезть в горы. Проходя мимо кострища с погасшей мощью, он как-то неопределённо посмотрел на сидящих апостолов. Взгляд этот апостолы уловили, но не поняли. Как ни старались, не поняли... Не сказав ни слова Иисус покинул стоянку и по горной трапе начал подыматься вверх.
Вековые горбы содрогались, птицы, гнездовавшиеся на них, с берущими за душу криками разлетались в разные стороны. Где-то вдалеке шумело море, кружило в своих потоках утопленников и водоросли. Христос шёл не озираясь, а потому апостолы спокойно следовали за ним. Один раз, когда острие хребта продырявило нечаянно налетевшее облако и подкинуло его на высоту сожаления, истекающее жизненной силой, Иисус обернулся. Сердца апостолов чуть было не повыскакивали из грудных полостей, с такой силой они заколотились. Мессия по-детски улыбнулся. Улыбка разъехалась до ушей, а сердца Петра и Павла до пят. И Иисус пошёл вперёд... Апостолы не могли сдвинуться с места. Первые шаги они сделали только через несколько минут, решив продолжать путь, когда след Христа уже и пропал. Путь их лежал тропой, не имеющей ответвлений и развилок. Наконец тропа оборвалась - груда камней раздавливало её и до того костлявое тело. Будто бы с самых высоких горных вершин скатились они вот на это место, дабы преградить дорогу дерзости. Пётр первым взобрался на груду и уже через пару минут он тянул за руки Павла, чьи кости и сердце были тяжёлыми. За каменной кучей тропа продолжалась, но было решено более не идти ею, а вскарабкаться ещё выше в горы, чтобы уже оттуда найти учителя... Они всё подымались и подымались, как поднимаемся мы на вершины диаграммы своей жизни, путь нам кажется долгим, бесконечным... Безумно орали души падших людей, променявших уютный дом на сокровища хребтов, пищали и чмокали невиданные животные, и, среди всего этого шума, послышался, вдруг, знакомые голос Павла: "Вот он! Смотри, Пётр! Вон там внизу...". Пётр взглянул вниз: там, на поседевшей от ветреного песка и солнца платформе, ястребом суетился Христос. В руках у него была деревянная палка, которой он мастерски орудовал, разбивая глиняные кувшины. Тысячи мелких глиняных кусков, умирающих от жажды, перемешивались с песком. Глиняное море... Петра настолько поразило увиденное, и крик его был таким сильным, что камень - мир сорвался, покинул своё привычное место, колесом покатился вниз, иногда неуклюже цепляясь за бугры. Вместе с ним, словно по инерции покатилось звериное громкое "Иисус!". Иисус жил волной в этом глиняном море - мире, всегда противоположном суше с её горбами и грудями. Волна приняла камень, пропустив его на таинственное дно, откуда поднялись кроваво-красные водоросли, чтобы хоть один раз в жизни дотянуться до лошадиного солнца...
4
"Все человеческие грехи, теперь, придётся нести на своём горбу самому человеку...",- неуверенно сказал Пётр печальному Андрею. И, подумав, спросил: "Только, может, так было всегда?". Но Андрей не мог ответить: глаза его наполнялись закатом и слипались - он был пьян. Тогда Пётр по примеру Павла, сидящего на другой стороне от кострища, стал перебирать разноцветные камешки. При этом он тщетно пытался подыскать человека, способного быть мулом, тянущим за собой повозку с грехами, просветлённого и доброго, общительного и одинокого, но не находил подходящей кандидатуры. И, в конце концов, придя к выводу, что каждый должен нести свои грехи, Пётр предался сну...
Кто я?
Я...
Когда пытаешься написать про себя, получается в итоге что-то неестественное, далёкое и кажется, что биография эта и вовсе не соответствует реальности. Может быть, так и есть? Может, автобиография это вымысел, придуманная судьба какого-то другого человека? А может, просто, в ней нет откровения, слишком дорогого для человека, которое, подобно солнечному удару, сплетает мысли в трезвый узел осознания того, что стоишь?.. В конце концов, любое написанное на бумаге не является действительным, а живёт лишь частью размытого отражения того, что происходит внутри... Но, чёрт побери, это попытка понять, что же всё-таки там происходит, и это путь за рамку постоянства!..
Слепая
Путь для старухи оказался непростым. Всю дорогу она кряхтела, вопрошала Бога о спокойной смерти, шла, переваливаясь из стороны в сторону. Шаг её был тяжелым, и, казалось, сейчас, непременно сейчас, почва продавится и земная кора расплющится под слоновым весом. Но земля имела силы выдержать весовой напор. И природа спрашивала... Старуха сама не раз задавалась вопросом как планета ещё не треснула от её самолюбия, победившего даже долголетие, и надутого пузыря - живота, такого, что старуха с лёгкостью сошла бы за богиню плодородия. Но точного ответа не находилось, тогда она радостно размыкала замки своей души и смело выкидывала наружу предположение, что вся причина заключается в близкородственной древности, её и природы. Вот ещё один шаг, за ним другой, третий... По бокам прорезались пшеничные поля, заиграли детьми солнца колосья и приятный сладковатый запах, просочившись через поры, замазал старческие болячки. Женщина остановилась, удивлённо огляделась. Не переставала она замечать и удивляться жизни с её красотами. Может быть, потому, что сама была уродливой?..
Та, которую звали Яна, проснулась от титанического скрипа земли, доносившегося откуда-то из далека. Не одеваясь, она выбежала во двор. Там, среди отпечатков неизвестного звёздного животного, красовались огромной величины следы, заставляющие своим видом дрогнуть сердце. Поняв, в чём дело, Яна орлицей влетела в сундучную комнату старухи - великанши. Опасения девушки оправдались: старухи в комнате не было...