Образ путешественника из далеких стран, образ человека очень богатого и щедрого, наделенного значительным запасом знаний и выдающимися умениями, помогал мне знакомиться с выдающимися людьми прошедших эпох, чтобы затем, обмениваясь мыслями, учиться у мудрецов прошлого, одновременно в чем-то помогая и им самим. Уровня моего интеллекта вполне хватало для того, чтобы вести серьезные беседы с исключительно умными людьми, обогащая духовно друг друга, и именно эти беседы и были тем главным, ради чего стоило преодолевать время и пространство, — и за эту возможность я питаю глубокую признательность и испытываю очень большую благодарность своему «отцу». «Опирайся на мудрость прошедших веков и не прогадаешь!» — так говорил он мне, и теперь я вполне постигаю смысл его слов…
А все эти досадные недоразумения и прочие мелочи, подстерегающие одинокого путешественника, вроде внезапного грабежа на дороге, сквозного удара копьем в сердце или же рассекающего надвое грудь удара сабли — все это мелочи, досадные и малосущественные мелочи (для меня это — мелочи, а не для тебя, мой читатель!), так вот, у меня они уже давно не вызывают ни страха, ни интереса, и которые только лишь замедляют, причем незначительно, само мое путешествие к знаниям и умению мыслить.
Знание — сила, но умение мыслить — еще большая сила, ради которой следует легко тратить и золото, и время — оно стоит этого! — по крайней мере, я так считаю.
Я встречался со многими мыслителями прошлых веков и тысячелетий, встречался просто с умными людьми, с достойными встречи со мной служителями культа, не пренебрегая беседами с обычными путниками и прочими рядовыми жителями тех земель; я встречался с ними со всеми в разных ситуациях — и на войне, и в мире, и в горе, и в радости, и на море, и на суше… — короче говоря, везде и всюду; и я не уставал поражаться богатству жизни и духа, которое встречалось мне в самых неожиданных ситуациях, даже там, где, казалось, и ждать этого не следует.
Человек велик духом, а все остальное — пыль и тлен.
Я видел все: и жестокость, и доброту, и счастье, и горе, видел благородство и низость, видел радость творчества и еще множество проявлений человеческих чувств, — я видел все, и я видел все это не только глазами, но и, что еще более важно, своей нечеловеческой сущностью — так я познавал мир людей, одновременно познавая себя, учась тому, что называется такими простым и всеобъемлющими словом «жизнь»…
Так же как и раньше, когда я еще был человеком, мне нравилось созерцать мир, однако теперь мой внутренний взор приобрел значительную зоркость и глубину проникновения в скрытые свойства и закономерности — и от этого спокойное созерцание разворачивающихся передо мной эпох и людских судеб доставляло мне еще больше наслаждения. Правда, сейчас, мои возможности стали настолько велики и, кроме того, я так много узнал о людях и об окружающем их мире, что просто так, ради праздного интереса, перестал вмешиваться в естественное течение жизни, поэтому, со временем, наблюдение стало основным моим уделом.
Я был добр к миру не потому, что он сам был добр ко мне, а потому, я был добр по своей внутренней сути, и поэтому внешняя доброта давалась мне легко и естественно.
Я был вежлив к людям, ибо от «лишних» вежливых слов мозоли на языке не вырастут, а приобретется уважение и к самому себе, и к собеседнику; и пусть в моей власти сделать с ним все, что угодно — это не дает мне права вести себя некультурно. Красивая правильная речь обеспечивает наиболее точную передачу своих мыслей и чувств партнеру, а культурное поведение служит речи тем, чем служит рама для картины.
Когда ты спокоен — тогда ты хозяин времени, когда же ты нервничаешь или же торопишься, тогда время — твой хозяин, а ты — раб его!
Когда ты спокоен, ты можешь подождать или же подумать, а раз у тебя есть на это время, то значит, ты владеешь временем, а не оно тобой, вот почему я старался постоянно сохранять спокойствие. И еще — спокойствие позволяет принимать обдуманные взвешенные решения, а это правильно, хорошо и очень важно.
Я был весел; мое внешнее отношение к миру было довольно несерьезным, но внутри себя я четко отдавал себе отчет и в словах, и в поступках — глубинное понимание внутренней логики мира, а также жизни и смерти обусловливали такую крепость моей психики, что я легко смеялся над всеми этими малосущественными мелочами жизни, которые люди считают важными и которые не являются таковыми по сравнению с действительно важными событиями, например, со смертью человека. С каждым мгновением человек приближается к смерти, жизнь тратится на мелочи — и сумма этих двух положений подчеркивает тщетность усилий человека — нужно стремиться делать что-то действительно важное, чтобы потом не было больно за бесцельно прожитую жизнь; и еще — нужно радоваться жизни… нужно тихо радоваться жизни, которая уходит от тебя, и уходит безвозвратно.
Нужно веселиться, ибо может стать гораздо хуже, чем есть сейчас!
Нужно веселиться, ибо твое будущее покрыто мраком — может быть оно будет в тысячу раз хуже, чем твое настоящее, которое кажется тебе плохим.
Радуй себя сам, ибо другие не будут стараться радовать тебя.
Тот, кто смеется, духовно сильнее того, кто ходит по жизни с серьезным лицом.
Порадуйся вместе с конкурентом — и его успех станет твоим успехом, позавидуй конкуренту — и его успех станет твоей неудачей.
Конечно, можно завидовать более удачливому, чем ты, и стремиться умалить его заслуги, а то и просто подставить подножку, но помни:
«Уничтожь победителя — и его победа станет еще больше, а твое поражение все равно останется точно таким же поражением, каким и было раньше».
…А еще я понял смерть. Пока смерть подвластна тебе, ты никому не подвластен[5].
Так почему же ты, человек, отторгаешь смерть? Ведь все мы смертны, и я, наверное, тоже.
Живи в мире со своей смертью, человек.
Твоя смерть всегда с тобой, ибо существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет такого права, по которому мы могли бы отнять у него смерть.[6]
Посмотри на меня — я уже дважды умирал, и после каждой своей смерти становился другим, но я — не человек, а некто больший, чем человек. Ты же — человек, поэтому когда ты умрешь, тогда ты умрешь только для окружающих, однако ты можешь остаться жить в памяти потомков. Жизнь — коротка, но слава может быть вечной,[7] и это утверждение истинно!