— Моя смерть всегда при мне, и пока она со мной я никому не подвластен! То, что вы мне предлагаете, мне не подходит. Я слишком уверен в самом себе — мне не нужна такая тренировка, и я этого не хочу.
— Хочешь ты или нет, но ты должен.
После таких слов я не спешил с ответом, обдумывая ситуацию, и, наконец, взвесив все, решился:
— Если таков мой путь к власти над мирами, то я не желаю такого пути! Средства в данном случае портят саму цель. Кончайте со мной — я не стану одним из вас!
— Станешь, ибо твой путь не закончен, — был ответ. — Сейчас ты борешься с нами на равных, и это означает, что твое становление происходит успешно. Если ты, с таким характером, утверждаешь, что тебе не нужна такая тренировка нервов, значит, она тебе действительно не нужна, и сила твоего духа подтверждает это. Повелитель Вселенных должен уметь принимать самостоятельные решения и нести ответственность за них, что ты нам сейчас и продемонстрировал. Мы согласны с тобой: с таким характером подобная тренировка сейчас не нужна.
Но это только сегодня, сейчас, — потом все может поменяться, и ты сам потребуешь от нас чего-либо подобного. Ты не первый и не последний, кто идет этим путем; и что должно случиться, то и случится: ты будешь брать жизни людей!
Когда он говорил мне все это, он постоянно подчеркивал интонацией слово «таким» и «сегодня». Я понял его, и он понял меня. Напряжение спало. Я вырос как в своих глазах, так и в его, и это было хорошо. Мы ушли от людей через степь к лесам, и в душе моей был мир.
Мы направились к озерам; мы не спеша путешествовали к базе, на которой люди занимались съемками фильмов. Приблизиться непосредственно к людям незаметно не было никакой возможности, так как несколько защитных линий ограждали слишком большую площадь, с края которой совсем не было видно самой базы, поэтому мы наблюдали за людьми не глазами, а иными, уникальными нечеловеческими чувствами, с помощью которых и видели человеческие души, со всеми их мыслями и чувствами; видели, как они живут, и что они делают.
Мое внимание привлекла девочка-подросток. Оба моих спутника, обнаружив мой интерес, также обратили внимание на нее. Я объяснил им:
— Она напоминает мне мою первую любовь. От нее веет добрым детством, когда мир был лучше; однако, непонятно, что делает она здесь, в столь опасном месте?
Мне было приятно встретить здесь воспоминания детства, мне было грустно, и я был счастлив.
— Дети не похожи на нас, взрослых, — продолжил я. — Однажды, помню, я куда-то шел по своим делам, и меня обогнали два мальчика. Один из них сказал другому: «Давай побежим», тот ответил: «Зачем?», и тогда я услышал: «Так ведь просто идти скучно», и они побежали. Энергия била в них ключом, и я по-хорошему завидовал им.
Милое, доброе детство, когда ты уверен в том, что будешь жить вечно, и что ты всегда будешь здоров и весел! Там, в далеком детстве, когда ты растешь, ты с каждым годом становишься все сильнее, все умнее, и мир постепенно раскрывается перед тобой во все своей красе, и кажется, что так будет всегда, но потом ты вырастаешь… Ты вырастаешь, становишься взрослым, и оказывается, что ты уже узнал настолько много об этом мире, что, зная начало ситуации, ты можешь очень уверенно предсказывать ее развитие и конец, и тебе становится неинтересно жить; ты пытаешься, ты что-то пытаешься, но от твоих попыток мало что меняется. Заря жизни (в широком значении этого слова — от детства с отрочеством и юностью с началом семейной жизни) — прошла, и ты знаешь, что когда-нибудь умрешь, и ты будешь болеть, а самое главное — такого как в юности роста уже не будет ни в силах, ни в разуме, ни в интересе — не будет никогда. И где бы ты ни был, и чем бы ты ни занимался, ты все равно знаешь в своей душе, что лучшее твое время — юность, и она прошла безвозвратно. Ты видишь гадости, подлости и несправедливости этого мира, и сам время от времени делаешь что-либо подобное, и с ностальгией вспоминаешь о детстве, когда ты был лучше, и мир вокруг тебя был лучше тоже. Ты был мал, и тебя все любили и все прощали, а потом ты вырос… Ты живешь во взрослом мире, который казался тебе большим и необъятным, а он оказался достаточно простым и, в основном, состоящими из денег.
Если не знаешь в чем причина чего-либо, то скажи, что в деньгах, и, скорее всего, ты не ошибешься!
Деньги, деньги, всегда только деньги, и разговоры о них: «купил», «продал», «дешевле», «дороже», «сколько получаешь?», «а другой зарабатывает больше!», и кажется, что, кроме денег вообще нет ничего на свете, но приходит любовь, приходит смерть, приходит война, приходит старость, и ты понимаешь, что, кроме денег, есть еще кое-что, но, как это всегда бывает, понимаешь слишком поздно, уже после утраты, и тогда на душе становится больно от собственной глупости, и ты отыгрываешься на тех, кто рядом — на близких. Но все равно на протяжении всей жизни золотое детство, в котором почти не было денег, светит тебе маяком, и то, как воспитывали тебя тогда, накладывает отпечаток на всю твою, по-большому счету, обычную человеческую жизнь. Таких как ты очень много, триллионы триллионов людей куда-то спешат, что-то делают, боясь не успеть, но они уже опоздали, потратив всю свою жизнь на мелочи, и только в старости поймут, что самое ценное в жизни — это время, а один из самых лучших периодов — это детство; и время уходит безвозвратно с каждым вздохом, с каждой прочитанной строчкой, и поделать с этим ничего нельзя…
— Хочешь сделать ей подарок? — выдержав паузу после моего монолога, внезапно спросил меня «отец».
— При чем тут подарок? — изумился я, уже забыв, о ком идет речь и кому нужно дарить подарок, но потом вспомнил, что мы говорили о девушке, только не мог понять, какой подарок и как мы подарим его ей. Но все оказалось гораздо проще: дело заключалось не в девушке и не в подарке, а во мне и для меня, а девушка была лишь поводом из разговора.
— Девушки любят все яркое и блестящее, — сказал «отец», улыбнулся и подал мне камень.
Это был обычный камень, гранит или базальт, наверное, величиной в полкулака. «Что же в нем такого яркого и блестящего?» — подумал я, а сам сказал:
— Камень как камень.
— Присмотрись к нему повнимательнее — учись постигать суть вещей.
Я присмотрелся к нему внимательнее, но ничего особенного не увидел. Тогда я попытался проникнуть в его внутреннюю структуру, и мне это удалось. Он что-то хранил в себе, этот камень, но что именно, мне было непонятно. Я нашел в нем одно интересное место, похожее на «замок». Если его «открыть», то внутренняя структура камня потеряет, а может быть и не потеряет, свою устойчивость. Что-то там есть внутри, что-то есть — то, что держит «замок». Я открыл «замок» — я и не думал, что произойдет ТАКОЕ.
Камень засверкал, яркость его света нарастала с каждым мгновением, а затем он вспыхнул. На какую-то долю секунды я успел увидеть горящие деревья и траву, горящие горы вдалеке и свою горящую руку. Я успел увидеть все это, но не глазами, а своей нечеловеческой частью, ибо глаза мои сгорели мгновением раньше. Я почувствовал крепкую дружескую руку «отца», рванувшегося со мной прочь с этой планеты, а тем временем тело мое уже догорало на Хале, хотя сам я был еще жив.
«Отец» уносил меня все дальше и дальше. Фронт расширяющегося огня был воистину великолепен и чудовищно страшен. Он потрясал своим великолепием и дикой, ничем не ограниченной, первозданной мощью: плотность излучения в нем была такова, что оно разрывало вещество. Первой погибла Хала, разорванная этим фантастическим потоком, за ней в пыль были размолоты остальные планеты, а потом уже и сама звезда. Теперь я перестал воспринимать происходящее, ибо оно не укладывалось в рамки моего восприятия, но мой «отец» показывал мне все, что там происходило.
Огонь был не просто пламенем — это был поток электромагнитных и гравитационных волн вместе с элементарными частицами, электронами и ядрами атомов. За фронтом огня струились и изгибались тонкие струи переуплотненного пространства-времени, между которыми было пространство нашей Галактики — и эти струи врезались в нормальное пространство, как нож в воду, распарывая его.
Мы с «отцом» убегали все дальше и дальше от этого огненного безумия. Постепенно фронт излучения стал не такой плотный и уже только обжигал, а не разрывал. Струи сжатого пространства тоже замедляли свой бег — они все больше расширялись, стремясь прийти в свое обычное состояние, и вскоре уже можно было различить, что внутри этих струй расположены звезды, планеты и межзвездное вещество, а также свободное излучение.