Война приходила в мир людей, и ужас был не от того, какая она, война, ибо она еще по-настоящему не началась, а от самого факта того, что она пришла.
Я понял и осознал свое место и свой вес в мире людей в тот страшный момент перед боевым столкновением огромных масс кораблей, когда сердце мое цепенело от ужаса, а разум лихорадочно метался в клетке безысходности – и именно в этот момент я понял, кто я есть, постигнув свой прошлый путь, и будущее подтвердило мою правоту. А современники меня так никогда и не поняли, и лишь по истечении нескольких веков после моей смерти в обществе установилось мнение, что когда я жил, то был одним из составляющих лица всего человечества (а нас – людей, которые были бы лицом, разумом и совестью нашей цивилизации, во все времена было очень мало: гении – это всегда дефицит). Да, именно так и будут характеризовать меня через тысячелетия после моей безвременной смерти: "гений", "выдающийся ученый", "выдающийся мыслитель" и прочими подобными эпитетами.
Большое видится на расстоянии – так было до меня, и так будет после меня – так устроен мир, но я уже тогда, перед боем, осознал себя как выдающуюся личность, и потому с этой позиции мои дальнейшие рассуждения о том, что обычные люди – это "мясо войны" или, как пренебрежительно говорили раньше о малоценных содатах, "пушечное мясо", несмотря на весь свой кажущийся цинизм, все же чрезвычайно близки к истине.
Я почти не мог работать в эти страшные мгновения – мои нервы были как тоненькие струны, и я чувствовал ими те незримые колебания, которые носились в обществе. Более примитивные людские душонки не чувствовали этого, и поэтому не переживали так, как переживал я; они не видели тех далеких горизонтов, которые чувствовал я, они не понимали и не могли понять меня в принципе (хотя я мог бы, если бы захотел, понять их), – и мне не было жалко их: они – это "мясо войны"; но это отнюдь не означает того, что я не мог бы пожертвовать собой в бою ради кого-нибудь из них, совсем не означает: ведь бой – это одно, это – война, а рассуждения перед боем или же после него – это совсем другое, это – мир.
Люди – они и жертвы, и орудия войны – и их жизнь и их смерть – это их боль и их проблемы – а не человечества в целом; но моя жизнь и моя смерть, а также жизнь и смерть других, таких же, как я, – это уже проблемы всего человечества.
Тогда, перед самым сражением, неприятель не дал мне возможности додумать эту мысль до конца: мне пришлось, во-первых, уцелеть в мясорубке звездной войны, а во-вторых, найти время и настроение, и додумать ее до конца уже после войны, так что вышеизложенные рассуждения были положены мной на бумагу лишь через полтора года после победы, а в тот момент, перед боем, они возникли у меня в душе в виде ощущений, а не ясных мыслей, и я постарался запомнить их, запечатлев в своей душе в виде чувств… так… на будущее… если останусь жив…
А тем временем, когда мы спешно строились, устраняя возникшие во время прыжка нарушения строя, противник приблизился на расстояние удара и открыл огонь.
Первые мгновения войны, первые страшные мгновения! Знать, что он, враг, хочет твоей смерти, – и именно твоей – это очень тяжело, и только обладание таким же, как и у противника, оружием, помогает более или менее сносно переносить эту ситуацию.
Первые выстрелы, первые потери – для них все уже кончилось…
Первые минуты, первые часы первого боя. Уже легче, уже как-то привычнее и проще – человек ко всему привыкает.
То, что есть в действительности, и то, что мы думаем о ней, – похожие, но все же разные вещи.
Война вступила в свои права – настоящая, реальная; не такая, как представление о ней, сформировавшееся после прочитанных книг, просмотренных фильмов и разговоров о ней.
Страх у меня прошел после первых же выстрелов – я занялся своим непосредственным делом, и оно поглотило меня, вытеснив ужас из моего сердца и охладив горячий разум. Лично мне было проще, чем многим: опыт бесчисленных схваток в мире Халы плюс пережитая собственная смерть давали мне неоспоримое преимущество в психологическом плане перед остальными бойцами; к тому же, я четко понимал причины, цели и следствия этой войны, о чем, конечно же, глава нашего государства ничего не сообщил в своей речи: он лишь сказал, что ситуация требует, что враг перед нами и что он верит в нас, – и все – ничего из того, что он говорил мне, сказано не было. Я думаю, что о минимальной границе уничтожения народов наверняка объявят позже – уже после окончания войны, когда исправить уже ничего будет нельзя.
…А тем временем битва разрасталась. Подкрепления прибывали с обеих сторон, и уже через неделю сражалось около 35 миллионов кораблей – миллионов 17-18 с нашей стороны и примерно столько же со стороны противника. Бой происходил на участке космоса похожем на неправильный, немного изогнутый цилиндр с диаметром порядка двух-трех и длиной до восьми-десяти световых суток – немногим меньше полутора миллиардов человек сгрудились на столь небольшом участке пространства, объединенные приказом свыше, желанием выполнить свой долг перед Родиной и с одной поставленной им целью – победить.