Моя нога росла постепенно, но непрерывно, и, когда я смотрел на нее, мне казалось, что я наблюдаю за чудом. Я покинул гостеприимные кусты на одиннадцатый день после ранения, как только понял, что нога уже выросла. Все вокруг я истоптал, объел и повсюду оставил свои запахи — запах грязи и запах раненого животного. Я переселился на деревья. На них росло множество плодов, которые раньше были недоступны для меня, одноногого, однако теперь, с двумя ногами, я легко взбирался на деревья и насыщался их плодами.
Сочные вкусные плоды лучше, чем жесткая трава и корни, но все же хуже обычного мяса. Через три дня такой диеты я почувствовал, что силы возвращаются ко мне, и уже на следующий день поймал небольшого зверька. Он был размером с антилопу, я напал на него, прыгнув с дерева, на котором искал плоды. Теперь у меня была настоящая еда — это было мясо. Мне хватило его на два дня, и после такого сытного и полезного пиршества я стал почти похож на сам себя. На мне наросли мышцы, почти до той самой степени, которая была раньше, до ранения. Я вновь почувствовал себя сильным и уверенным в себе, а не слабым и больным. Итак, почти через двадцать дней после тяжелейшей раны я вновь стал почти самим собой: на мне не было ни царапины, ни шрама, ни даже самого маленького шрамика. Я пошел в горы и там встретил своих спутников.
— Мы ждали тебя, — сказали они.
— Я был ранен, — ответил я.
— Мы знаем все — мы следили за тобой и не помогали специально. Хорошо, что ты выкарабкался сам. Это испытание, надеюсь, было полезным для тебя.
— О, да, но я предпочел бы обойтись без него.
— Что случилось — то случилось. Ты выглядел молодцом.
Мы пошли путешествовать дальше. Еще примерно дней через десять-пятнадцать я полностью вошел в свою прежнюю силу, став точно таким же, каким и был до ранения, но воспоминания об этом речном ужасе и о последующем выздоровлении остались со мной и здорово помогли мне в будущем для окончательного формирования моего характера и моего мировоззрения.
Мы путешествовали дальше — так продолжалось еще несколько месяцев, но все, что имеет начало, имеет и конец, — пора, время пришло, — пора, пора прощаться с миром Халы. То, что я испытал здесь, не испытал никто из ныне живущих людей. Я вырос в психическом плане в своих глазах, и процесс становления меня как личности, по-моему мнению, пока продолжается успешно. «Отец» отправил меня назад в тот самый миг, откуда я отправился в путешествие, — и я очутился дома.
Глава 4.
Технология, цели и внутренняя логика Первой Галактической войны.
После возвращения с Халы я изменился, причем изменился внутренне, и эти изменения были столь велики, что были замечены окружающими. Первой это заметила моя жена. Я стал другим — еще более сильным духом, значительно более уверенным в себе и психически гораздо более устойчивым; я стал по-другому думать и говорить, а также, что еще более важно, по-другому относиться к миру. Отныне я смотрел на людей спокойным, довольно уверенным взглядом, причем немного свысока; при этом я старался не показывать и не демонстрировать это свое внутреннее превосходство ни взглядом, ни жестами, ни поведением в целом, однако его было трудно скрыть, и при пристальном рассмотрении оно было достаточно заметно.
Я стал другим, и жена увидела это в первый же день после моего возвращения, когда я смотрел на нее, на чужого мне человека, который раньше был мне близок по духу — на жену, — смотрел отстраненно, очень спокойно, равнодушно и свысока. Она лишь частично поняла произошедшие во мне перемены, но все же проплакала всю ночь — ее, конечно, жалко, но что поделаешь… Ветер чужого мира, звезды чужой планеты, иная логика и иные чувства плюс моя смерть — как объяснить ей все это?
Хала оказалась полезной школой для моего мировоззрения — оно изменилось, но я пока еще не мог сказать насколько, однако то, что процесс формирования моего нового мировоззрения пошел, я мог сказать с совершенной уверенностью. Я мыслил шире и свободнее, чем обычный человек — так было и раньше, и это осталось со мной после Халы — и это было хорошо!
…После возвращения в мир Земли я жил почти так же, как и раньше.
Я получал уважения со стороны окружающих ровно столько, сколько и требовал к себе.
Я не выпячивал свое превосходство — если человек считает себя сильным, то не будет хвастаться этим, потому что он не думает, а знает, что он сильный и мнение других в этом вопросе мало что значит для него. Теперь я уже мог охватить собой целый город — я стал значительно больше, чем был раньше. Мои силы заметно возросли — я успешно сделал первые шаги своего пути.
Я мог управлять вещами и ходом событий, но на очень невысоком уровне: однако, мне этого хватало, чтобы всегда, когда я этого захочу, выигрывать и в казино, и в карты. Азартные игры на деньги — для меня все равно, что раскрытая книга с крупным, ясно начерченным шрифтом. Я легко управлял перемещением карт в колоде и всегда знал, что на руках у игроков; игральные кости катились и останавливались в том положении, в котором я их останавливал; а рулетка вертелась по моим указаниям… Все эти вещи я проделывал, пользуясь своими экстраординарными нечеловеческими способностями; то же самое я мог проделывать и с другими небольшими предметами, которые могли бы уместиться у меня в руке, однако на большее меня не хватало: крупные и многокилограммовые объекты были пока еще вне области моего управления, хотя они и находились в пределах сферы моего влияния — я мог воздействовать на столь крупные объекты только в пределах некоторой части их свойств и не более того, пока не более того…
Сколько бы у меня ни было денег, мне всегда их хватало, поэтому я не увлекался выигрышами в казино, а просто, проверив там свои новые способности, «забыл» дорогу туда. Деньги — любопытная категория: для того, чтобы владеть ими и быть ими же довольным, следует не заботиться об их количестве, а заботиться о своем мироощущении, и тогда ты будешь счастлив — в противном же случае ты станешь их рабом, пусть даже важным в глазах окружающих, но все же рабом — рабом денег в душе, как джинн — хоть и могущественный, но все же раб лампы!
Я и раньше очень спокойно и без зависти к более обеспеченным людям относился к золоту, и это мое чувство еще более окрепло после Халы: смерть меняет акценты в жизни на единственно верные, и те, кто сам того не осознавая, заблуждался в жизни, довольно часто оказываются у разбитого корыта. Жизнь — сложная и веселая штука, для понимания которой просто необходима ее противоположность — ее окончание; смерть на Хале, пусть даже она и произошла как бы не со мной, но все же, в какой-то мере, она произошла со мной, и воспоминание о ней отныне и навсегда будет жить в моей душе; и память о ней будет исподволь, однако постоянно влиять на мое мировосприятие.
…Тем временем, международная обстановка продолжала ухудшаться — мы стояли на пороге большой войны. Ситуация была столь же напряженной, как и год, и два года тому назад, поэтому мы все в определенной мере привыкли к ней и в своей повседневной жизни мало замечали ее. О предстоящей войне говорили везде, но большинство ее не боялось: в целом, люди хотели победить противника, ибо уже устали напряженного ожидания, устали от мира.
Война следует за миром, а мир — за войной; после долгого мира следует большая война — и я, и мой отец, и мой дед жили в мире, лишь изредка прерываемом небольшими (в масштабе всей Галактики) военными конфликтами. Ссорясь друг с другом, постоянно конкурируя между собой и время от времени по-настоящему сражаясь за обладание звездными системами, народы расселились-таки по Галактике, успокоились, начали жить в мире и множиться, пока, наконец, людей не стало слишком много — больше, чем они привыкли, — и вот пришло время убивать и умирать…
Ни я, ни окружающие меня люди: мои друзья, родственники и просто знакомые не имели четкого представления о предстоящей войне, а из средств массовой информации по-настоящему понять что-либо было невозможно: даже если нечто похожее на правду и встречалось в них, то в оцензуренном и разбавленном всякой чушью виде; а в целом, у меня сложилось ощущение, что наши правительства и сами еще не знали, что они будут делать.