Начать войну легко — успешно закончить — трудно.
…Но вернемся к 65 дню сражения — космос был насыщен антиматерией, редкие разрывы псевдозвезд вспыхивали яркими искорками — корабли гибли один за другим, взывая о помощи, а ее очень трудно было оказать. Грань между жизнью и смертью перестала быть столь явной, как в мирное время, — ты жив сейчас, но жив лишь потому, что погиб твой товарищ, а когда ты погибнешь, то своей смертью отсрочишь гибель другого своего товарищу.
Люди бились с яростью диких зверей; я тоже ожесточился, я хотел убивать, хотел ломать чужую жизнь, хотел творить смерть и жалости не было во мне — и я нравился сам себе такой!
Кто относится к врагу по-доброму, тот недостаточно ценит свою жизнь.
Мы проигрывали битву. Наш взвод потерял 5 кораблей — но мой корабль и еще один — мы остались живы только потому, что нас прикрыл другой взвод. Мне еще ни разу не удалось поразить противника, хотя я и жаждал этого.
Я чувствовал себя песчинкой во время бури, обломком кораблекрушения, которым играют гигантские волны, и не мог смириться с этим. Я знал, я чувствовал, я был уверен в том, что я сильнее всего этого, и эта уверенность придавала мне силу.
65 день битвы… — он заканчивался, и если не придет помощь, то через пару дней мы окончательно проиграем, а значит большинство из нас погибнет. Сражение разворачивалось, словно гигантская эпопея, стремясь к своему максимуму, — жизнь и смерть слились в единое неразрывное целое, когда я, наконец, понял, что же мне надо делать. У меня еще был совершенно неповрежденный корабль, была моя воля, мой ум, моя решимость и мой колоссальный психологический опыт побед и поражений на Хале; было также и спокойствие, которое в горячке битвы дорогого стоило, — и все это вместе давало мне надежду на успех.
Надо уметь жить и уметь умирать: уметь жить ты учишься всю жизнь — уметь умирать не учатся, но ты умрешь так, как и жил всю свою жизнь!
Оба корабля, что остались от нашего взвода, были переведены на другой участок, там, где было немногим поспокойнее. Психологически противник был еще полон сил, да и мы не уступали ему в этом — до психического надлома и паники он нас пока еще не довел, хотя и был близок к этому. Мы влились во вновь сформированный взвод и были направлены, вместе с нашей новой дивизией, собранной из остатков разбитых соединений, на помощь соседнему флоту.
Сражение не прекращалась ни на минуту. Враг был везде, со всех сторон, он окружал нас, как и мы окружали его. У нас не было никаких передышек — просто продолжение боя в другом месте — только и всего.
Так мой корабль оказался вблизи планетарной системы противника, и тогда я решил привести в исполнение задуманный план — случай был удобный.
…Когда акула кружит возле пловца, то совсем не обязательно, что она нападет на него. Пусть рыбина и относится к виду хоть трижды опасному для человека, но в данном конкретном случае хищница может быть просто сытой, а потому безопасной. Человек не понимает акул потому, что не может по ее поведению предсказать последующие действия рыбы — в то же время известно, что когда кошка нервно бьет кончиком хвоста по земле — это означает, что она нервничает и может напасть. Лев ревет и скалит зубы, пытаясь испугать противника; бык мычит и фыркает, роет копытами землю и выставляет вперед свои рога; змея шипит и принимает угрожающую позу — действия животных понятные и их поведение предсказуемо; однако у рыб все не так — акула плывет себе и плывет, кружит и кружит, и понять по этим движениям, что у нее на уме, практически невозможно, и лишь когда она бросается, раскрыв свою ужасную пасть, становится все ясно, но становится ясно уже слишком поздно, — именно поэтому человек и боится хищных рыб.
Военный корабль тоже в какой-то мере похож на акулу — он перемещается, как и она, в трех измерениях: вперед-назад, вправо-влево и вверх-вниз, и также, как она, он непредсказуем в направлении своей атаки.
Внезапность — великая вещь, если суметь правильно ею воспользоваться.
Я увидел относительно свободную зону космоса и направил туда свой корабль.
— Спасайся, кто может! — крикнул я открытым текстом в эфир, а затем продолжил, но уже только по внутрикорабельной связи. — Слушать меня всем! Я принял решение — мы атакуем планеты!
Кто-то из экипажа понял мой замысел, а кто-то — нет — и это не было важным для меня — все равно они будут выполнять мои приказания — страх перед собственной гибелью в бою и страх перед трибуналом плюс остатки патриотизма удержат их в повиновении — а больше мне ничего и не надо!
Итак, я покинул боевой порядок, во всеуслышание объявив себя трусом, а значит, противник перестал меня опасаться — это первое; и второе — у меня появилась свобода маневра — а вот это очень даже хорошо. Все, кто находился вне моего корабля — и свои, и чужие — думали, что поняли меня следующим образом: я выйду в свободную зону, образовавшуюся между несколькими враждебными группировками, и попытаюсь, совершив прыжок, сбежать из области боя и, тем самым, спасти свою жизнь. Противник, однако, может решить, что мой маневр — это хитрый способ донести информацию о ходе сражения и о вероятной численности неприятеля своему командованию, которое находится на базе, причем донести непосредственно из самой гущи сражения, чего, естественно, допускать не следует; таким образом, для врага главное — чтобы я не совершил прыжок, а там… рано или поздно он разделается со мной.
Мои рассуждения оказались верны — я с удовлетворением отметил, что два вражеских взвода, покинули своих и двинулись с обеих сторон мне наперерез. Свои стрелять не будут — я был уверен в этом — у них и так слишком много забот о своих жизнях, и кроме того, для нашего командования прекрасным примером для своих была бы гибель труса-дезертира от рук врага прямо на глазах у борющихся солдат, поэтому, как я подумал тогда, командование тоже с удовлетворением отметило два вражеских взвода, берущих меня в капкан.
Как я и рассчитывал, свои пропустили меня навстречу гибели. Они убеждали нас вернуться, но мы были глухи к их словам — я выводил свой корабль на простор, решив получить хотя бы тактический успех или, в худшем случае, погибнуть в атаке.
Заканчивались 65 сутки битвы. Неподалеку от меня стали взрываться псевдозвезды: стрельбой основным оружием те два вражеских взвода стали брать под контроль пока еще свободную область космоса — характеристики пространства-времени принялись хаотически изменяться — теперь мне уже нельзя прыгать (правда, когда сильно захочется рискнуть или же не будет другого выбора, то можно) — итак, я попался прямо в капкан; но пусть окружающие думают, что это — капкан, я же буду думать совершенно по-другому: я думаю, что события развиваются по задуманному мною сценарию.
Я увидел, как один из вражеских звездолетов покинул боевое построение своего взвода и двинулся на пересечение с моим курсом — видимо, его командир решил покончить со мной пучком антиматерии.
Мы сблизились на достаточное расстояние и обменялись выстрелами, и оба не попали. Вскоре два несущих луча противника «приклеились» ко мне, но я сбросил их с себя. Пространство продолжало взрываться снова и снова, но мы умело отбивались, и поэтому псевдозвезды взрывались достаточно далеко от нас.
Я вел свой корабль таким курсом, чтобы он прошел достаточно далеко от группы планет — незачем заранее привлекать внимание и демонстрировать истинное направление грядущей атаки — так и аквалангист, видя проплывающую мимо акулу, предполагает, что она проплывет и дальше, мимо него.
Я чуть-чуть изменил курс — так, чтобы мой корабль прошел возле солнца. Противник запаниковал — я понял это по его неточным выстрелам — они испугались, что я могу прыгнуть, пользуясь звездой, как прикрытием, и уйти — эта задача была, конечно же, сложная, но вполне выполнимая. Один из преследующих меня взводов стал резко менять направление своего движения, пытаясь преградить мне путь к светилу, но они явно не успевали, поэтому стали еще более интенсивно обстреливать меня основным оружием; а тот корабль, который атаковал меня антиматерией, еще трижды выстрелил по нам, но мы ускользнули от его лучей и дважды ответили ему тем же, но как и он, промахнулись.