Да, в этот прекрасный миг перед выстрелом, я хотел убивать, жаждал крови, власти над чужой жизнью и ощущения собственной силы — но если бы не предыдущие 60 дней битвы, наши огромные потери и наше близкое поражение, то я сам вряд ли дошел бы до такого кровожадного состояния!
И у меня было право на это: я реализовывал то моральное право, которое есть у каждого человека: право забрать жизнь у другого, — и сейчас, в сражении, это моральное право совпало с законом людей, который дал мне оружие и одобрил смерть неприятеля. В противовес войне, в мирное время моральное право на лишение жизни другого человека вступает в противоречие с законом общества, который запрещает убийство и которому каждый должен покориться. Корни этого права на отнятие жизни у любого другого человека уходят в самое допервобытное состояние человечества, и чем люди с течением времени становились все цивилизованнее, тем более четко они осознавали пагубность этого наследия древности и дикости и тем более непримиримо боролись с ним.
…Внезапно неподалеку от нас раздался взрыв — он сбил настройку моего основного луча: видимо, какой-то снайпер все-таки хорошо прицелился и довольно удачно выстрелил. На войне медлить нельзя: промедлил — упустил. Мне нужно было стрелять раньше: перед тем, как противник сбил настройку моего главного луча, а не пытаться что-либо прочувствовать: сражение — не театр: чувствовать надо в спокойной обстановке, а не в течение боя! Но это не так уж и страшно: во-первых, неприятель не поразил наш звездолет, а во-вторых, все равно я нахожусь в достаточной близости от цели, и время пока играет в одну игру со мной — пока я успеваю все! Мне следует лишь подождать еще немного, и я окажусь настолько близко к планетам, что помешать мне будет уже практически невозможно. Надо еще продержаться, надо еще чуточку продержаться и не погибнуть, а потом сделать свое ужасное черное дело.
Я увидел, как сбоку и сзади к нам довольно быстро начал приближаться вражеский корабль. Крейсер противника мчался почти на световой скорости, и скоро обязательно догонит нас, однако он не стал приближаться излишне близко, а сразу же, издалека, стараясь быть первым, выстрелил антиматерией. Поток античастиц едва не накрыл нас, но мы ускользнули.
Вражеский звездолет слегка изменил направление своего полета, и наши траектории пересеклись. Мы летели не по прямой линии, а специальным зигзагом, который с достаточной долей вероятности спасал нас от попадания антиматерии, — так должны летать все корабли — нас этому учили, и сейчас у меня были соответствующие компьютерные программы для этого, вот почему через несколько секунд полета наши курсы вновь разошлись, и я почти не обратил бы на это случайное пересечение внимания (такое бывает по сто раз за день в бою), если бы враг не «подправил» направление своего движения, отчего наши траектории снова пересеклись, и я понял — он шел на таран. Геройский экипаж корабля при этом, конечно же, погибнет, но и нас унесет с собой в могилу — и все это ради спасения людей на планетах! Но таран звездолетов — это очень сложное и маловероятное событие, ибо слишком велики скорости кораблей, и если одна из сторон желает избежать тарана, то она, скорее всего, избежит его; правда, по-моему мнению, вполне возможно, что их таран — это хитрый маневр, который даст возможность противнику напугать нас своей решимостью и подойти поближе, чтобы затем снова пустить в ход антиматерию и однозначно поразить наш корабль с той дистанции, стреляя с которой промахнуться уже невозможно и на которой противоизлучательный зигзаг совсем не спасет. Пока что мой оппонент уже использовал почти всю мощность своего излучателя на первый выстрел, и теперь он почти безоружен, но пройдет совсем немного времени, и его излучатель наберет полную мощность, которой при стрельбе в упор наверняка хватит.
Многие на моем корабле испугались возможного тарана, испугались решимости противника идти до конца — я же сохранил свой разум холодным и не запаниковал, и именно поэтому, всесторонне обдумав ситуацию, решил использовать маневр врага в свою пользу: пока его курс известен, его можно довольно легко «достать» антиматерией. Они, видимо, тоже поняли свою уязвимость в этом плане, но поняли слишком поздно — уже после того, как античастицы с нашего крейсера пронзили их звездолет.
Большая братская могила из железа — вот чем теперь стал их корабль. Неуправляемый, с разрушенными функциональными системами, весь пронизанный жестким излучением, в пламени пожаров, он мчался вперед, обгоняя нас, и смерть была внутри него. Странно, но почему люди не покидают его? — ведь полученные крейсером повреждения были не такой силы, чтобы убить экипаж, — люди наверняка живы, да и разрушений в корабле должно быть не так уж и много…
Противник обогнал нас и устремился к планетам. Космонавты все никак не покидали звездолет, хотя был явно неуправляемым. И тут я понял, понял все — их корабль мчался прямо в жилую планету, а его команда пыталась предотвратить это столкновение. Настоящие герои!
Больше минуты экипаж гибнущего крейсера старался изменить его трагический курс, но все их попытки были безуспешными: я видел, что звездолет ни на йоту не отклонился от первоначального направления, — и это видели все экипажи вражеских кораблей, находившиеся в том районе, это видели все наблюдатели на астероидах, это видели все на наших кораблях — это видели все, но сделать ничего уже было нельзя: их корабль все-таки врезался в планету! Высоко-высоко, выше облаков, до самого края атмосферы поднялись гигантские клубы пламени и пыли; планета вздрогнула от удара столь невиданной силы — энергия взрыва была порядка одного миллиона единовременно взорвавшихся мегатонных термоядерных зарядов, а мощность вспышки была примерно в сто тысяч раз меньше полной светимости целого Солнца! Литосферная плита, в которую врезался звездолет, растрескалась, расколовшись на несколько частей; поверхность планеты покрылась исполинскими трещинами, но мы их не видели — все, что творилось там, было скрыто от наших любопытных взоров атмосферой, а перенастраивать приборы, приспособленные для открытого космоса, не было ни времени, ни необходимости. Мы не видели, да и никто из астронавтов нашего противника, находящихся поблизости, не видел, как землетрясения невиданной силы сотрясали кору планеты, как с треском падали дома, как с грохотом рушились горы, и деревья качались, будто бы в бурю, и как быстро начал разрушатся озоновый экран этой планеты. Мы не видели ничего этого, но все равно прекрасно знали, что должно произойти с крупным искусственным небесным телом вроде жилой планеты, если в нее на околосветовой скорости врежется звездолет — не знаю, как другим, а мне стало очень горько видеть все это — боль и крики погибающих людей — кто услышит их?..
А тем временем там, на раненой планете, природа ясно давала понять людям, что если вы ко мне относитесь по-людски, то я вам — мать, а если же по-свински, то я вам — мачеха: в несчастном поднебесном мире, задули свирепые горячие ураганы — они дули от места падения корабля, вырывая деревья и вздымая многометровые волны на морях, обжигая листья и сжигая легкие; потом эти листья, обожженные раскаленными ветрами, пожелтеют и опадут, цветы завянут, легкие захлебнутся жаром, и горячая пыль будет еще больше усугублять страдания пока еще живых существ. Планета окутывалась плотными клубами пыли, ясно видимыми из космоса, — она блестела нам не своим истинным зеленовато-голубым, а чужим — отраженным желтым светом — на планету надвигалась долгая и жестокая многолетняя зима. В скором времени мороз двинется в свое путешествие от полюсов к экватору, и сладостное предсмертное оцепенение разольется под облаками пыли обреченной планеты, и его почувствуют все невольные свидетели катастрофы: люди, животные и растения, а потом, через несколько месяцев, вечная мерзлота твердым серо-голубым одеялом покроет всю планету, кроме некоторых морей. Те живые существа, которые выживут после столь продолжительных холодов, окажутся среди развалин городов в опустошенном мире, оставшемся без животных и растений — они будут скитаться по пепелищам лесов и полей, будучи совершенно «раздетыми» перед губительным ультрафиолетовым излучением звезды этой планетарной системы.