Я снова задумался — тут что-то не так. Взятие в плен в космосе — это очень сложная и маловероятная процедура — им было бы гораздо проще расстрелять нас, а они почему-то берут нас в плен. Неприятель может стрелять по нам, но не делает этого — их лучи уже давно держат наш корабль под прицелом, хотя все мы знаем, что я еще могу ускользнуть. Они рискуют, стараясь взять нас в плен, и причем сознательно идут на этот риск. Чего же они хотят? Что в моем корабле такого интересного, что отличает его от других кораблей флота? А отличает его то, что я несколько раз атаковал планетарные системы. Может быть, им нужны наши записи тех моих выстрелов?
По требованию командования мы каждый раз делали записи наших атак на планетарные системы, чтобы наши войска могли в будущем воспользоваться этой информацией и более успешно нападать на планеты противника, поэтому враг может быть вполне уверен в том, что такие записи существуют; и даже если у него на день той атаки на союзников и не было надежных данных собственных разведслужб, то неприятель все равно может предполагать наличие у нас такой информации просто исходя из логики войны. Я бы на их месте стремился заполучить и эти записи, и весь экипаж, а самое главное — командира и пилотов со штурманом для того, чтобы воспользоваться накопленной ими за время атак на планеты информацией и, во-первых, более успешно нападать на наши планеты, а во-вторых, надежнее защищаться от наших атак; таким образом, когда мы перейдем на вражеский корабль, наш корабль вполне могут попросту уничтожить, хотя им желательно этого и не делать.
Я решил проверить свои рассуждения:
— Вам будет трудно управлять нашим кораблем — и вы знаете это. Хотите ли вы оставить хотя бы одного пилота в рубке, чтобы он помогал вам вести корабль?
— Что-то ты слишком долго думал, прежде чем задать такой простой вопрос, — с издевкой сказал мне мой собеседник, ибо, пока я размышлял, пауза в разговоре была просто неприличной, но он все-таки не прерывал моих раздумий, предполагая (и правильно предполагая!), что мое молчание — это не просто пауза в разговоре, а момент принятия решения.
— Хорошо, — продолжил тот же голос, — пусть второй пилот останется в рубке и помогает моим людям.
Второй пилот — это самое малоответственное лицо в рубке — в крайнем случае им можно пожертвовать, если наверняка заполучить первых трех лиц корабля.
— Ответьте, пожалуйста, еще на один мой вопрос, — как можно более мягче и вежливее попросил я.
— Отвечу, спрашивай.
Голос собеседника стал очень уверенным, как у царя, ну, что ж, пора спрашивать главное:
— Мы два месяца стреляли по вашим планетам, скажите пожалуйста, а мы куда-нибудь попали?
— Не знаю, сколько вы стреляли, — голос собеседника стал злее и жестче, — но нам перед боем сообщили, что на твоем корабле около пятидесяти триллионов загубленных человеческих жизней, и это еще не все — это предварительные данные, и они будут скорректированы со временем. Теперь ты понял, гад, что ты наделал!
Пятьдесят триллионов! Наша жизнь в плену будет похожа на ад! Нет, не наша, а моя, потому что это именно я стрелял, именно я попадал, а остальные члены экипажа только помогали мне.
Я прыгнул быстро, практически без расчетов, на глазок — мне нужно было срочно убегать, а сдаваться в плен нельзя было ни в коем случае, ибо там, в плену, меня на кусочки разорвут и притом медленно! В тот момент я прекрасно понимал, что я спасаю прежде всего самого себя, подвергая ненужному риску свою команду, но я имел на это право, как командир, а для очистки совести можно было сказать всем, в том числе и себе самому: «Я делаю это ради того, чтобы избежать позорного плена и продолжить сражаться на благо народа!», но уж самого себя этими словами я обманывать не хотел: я спасался бегством и, как получилось в итоге, все-таки спасся, но какой ценой…
Мы выпрыгнули — вокруг нас на многие световые годы не было ничего. Галактика внизу совсем не изменила своего вида, ибо мы прыгнули на очень небольшое расстояние.
— Оружие к бою! Излучатель к бою! — приказал я.
Я примерно догадывался, с какой стороны появятся корабли противника, и поэтому решил подойти к этому месту поближе, но мы не успевали прийти туда — нам просто не хватало времени на это, вот почему я сбросил рычажок ограничения ускорения.
Теперь я поясню свои действия. Для человека, сидящего в антигравитационном кресле — таком, как у нас, — для обычных условий устанавливается максимально возможная 8-кратная перегрузка, соответствующая ускорению корабля в 9000g, в то же время звездолет испытывает примерно 19-кратную перегрузку; но так как корабль у нас боевой, поэтому его двигатели могут развивать ускорение в 10000g, и, следовательно, сам крейсер рассчитан на более чем 26-кратные перегрузки. В этом режиме полета на каждого пилота, сидящего в кресле будет действовать 10-кратная перегрузка — это самый экстремальный режим, который может выдержать космонавт и корабль, вот почему он включается очень редко, однако сейчас я включил его.
Такие жестокие перегрузки нужны исключительно для боевых столкновений: обычный же режим полета — это ускорение в 5000g, при котором конструкции космолета испытывают не более чем 5-кратную перегрузку, а человек в кресле ее не чувствует вовсе. Во время боя рекомендуется не давать кораблю ускорение больше 6000g, ибо тогда пилот в кресле будет чувствовать уже 2-кратную перегрузку, а конструкции звездолета — 7-кратную — таким образом, у крейсера есть значительный запас прочности, который в сражении основным оружием просто необходим.
Несмотря на то, что корабли могут развивать различные ускорения, когда требуется достичь околосветовой скорости, тогда практически все виды кораблей, кроме самых скоростных, разгоняются при ускорении в 6500g. В таком режиме корабль достигает почти световой скорости более чем за 70 минут. В это время на пилотов действует всего лишь 3-кратная перегрузка, но и ее достаточно для того, чтобы вымотать людей, потому что она действует в течение часа — и только скоростные корабли, обладающие усиленными креслами, способны достигать световой скорости менее, чем за час.
Если требуется развить ускорение в 9000g и более, то для этого существует специальный рычажок, переключающий двигатели корабля из обычного режима работы в усиленный. В бою все системы звездолета, кроме двигателей, всегда работают по усиленному режиму работы для того, чтобы выдерживать нагрузки от гравитационных ударов противника. Рычажок ограничителя ускорения закрыт специальной крышечкой, чтобы случайно не включить его. В выключенном положении максимальное ускорение корабля составляет 8000g, то есть в смысле перегрузок режим полета — «биологически умеренный», при этом максимальная перегрузка человека в кресле не превышает 6-кратную, что меньше той 10-кратной перегрузки, к которой готовы все системы антигравитационных кресел экипажа, и, соответственно, все системы корабля также работают не с полной нагрузкой — они готовы выдержать 26-кратные перегрузки, а корабль может выдать им только 14-кратные, в результате чего у звездолета всегда есть необходимый резерв прочности, который необходим для боя. Во включенном положении рычажка можно развить ускорение до 10000g, «выжимая» из корабля все, что он может дать, то есть по перегрузкам этот режим полета является «биологически жестким», но в таком режиме корабль исключительно уязвим для гравитационных ударов противника, вот почему на практике этот режим применяется исключительно редко.
…Я согнул траекторию движения корабля, и он с ускорением более чем в 9,5 тысяч раз превосходящим земное заскользил к месту предполагаемого появления противника. Тяжесть, громадная тяжесть вдавила меня в кресло, мешая дышать и думать — двигаться стало невозможно, кровь стала тяжелой, как свинец, сердце глухо билось в висках, но я крепился.
Как только я перевел корабль в «биологически жесткий» режим полета, так сразу же перед каждым из членов экипажа с резким звуком зажглась сигнальная лампочка синего цвета. Это был предупреждающий сигнал о готовности корабля к экстремальным перегрузкам, и космонавты должны были быстро приготовиться к возрастанию веса тела. Я смотрел на индикатор ускорения — вся шкала практически до самого конца горела ярко-красным цветом — наше ускорение превышало земное почти в 10 тысяч раз. Я держал ногу на педали ускорения, я давил на нее с затуманенным от тяжести сознанием и ждал, когда же, наконец, появится враг.