— Остановимся над площадью, — сказал я.
Корабль завис над площадью, громадный, черный, безмолвный и такой чуждый всему этому радостному миру под жаркими лучами южного солнца, что казался порождением иного, враждебного мира. Мы видели, как люди выходили из домов, собираясь на солнцепеке, и, задрав головы, смотрели на нас. Гравитационные конденсаторы постепенно разряжались, но колоссальный звездолет висел в воздухе, совершенно не опускаясь, казалось, что бронированный исполин может висеть здесь, в воздухе, не поддерживаемый ничем, хоть целую вечность.
Я зашел внутрь транспортного робота, мы переместились на площадь, и я вышел из него. Я специально не надел форму с наградами, чтобы не сбивать местных жителей с толку — я оделся по-гражданскому. Их было немного — около двух десятков человек — я подошел к ним и принялся говорить, а в небе, в ярком синем, безоблачном небе, светилось вытянутое пятно — то, что еще недавно было Венерой:
— Я виноват перед вами, люди, — начал я, — и поэтому пришел просить у вас прощения. По собственной глупости я уничтожил Венеру, и она сейчас сгорает там, в небе, — я указал рукой на яркое облако. — Я виноват перед вами, людьми, и прошу вас, простите меня.
— А зачем ты это сделал? — спросил меня кто-то.
— Я был глуп и самонадеян, — ответил я. — Я стрелял в один из спутников, которые находятся возле Венеры, но попал в саму планету и раскаиваюсь в совершенной ошибке.
— А почему ты берешь всю вину на себя? — спросили меня. — Разве ты был один?
— Я командир корабля — это первое, и, кроме того, стрелял лично я — а это второе, — пояснил я, — вот почему вся вина лежит исключительно на мне.
— И что же ты хочешь от нас? — снова спросили меня.
— Вы — народ, и я прошу у вас прощения за совершенную мной ошибку.
По небу плыли редкие облака, своей белизной оттеняя чистую голубизну высокого неба; сухой жаркий воздух был насыщен пряными запахами цветов и терпкими запахами трав; от звона цикад, казалось, дрожала земля, переливчато пели птицы; свежий воздух жизни вливался в мои уставшие от кондиционированной атмосферы корабля легкие; красной кометой, размером со среднее облако, догорала Венера, а они все молчали — они молчали, стояли передо мной и думали, пока, наконец, один из них не решился прервать затянувшееся молчание и спросил:
— Как тебя зовут?
— Какая разница, — ответил я, — ведь я весь перед вами — к чему вам мое имя?!
— Бог простит, — сказал кто-то.
— Но я спрашиваю не у бога, а у вас!
Над площадью вновь повисло тягостное молчание, в группе были две пожилые женщины; наконец, одна из них сказала мне:
— Ты совершил ошибку и признал ее. Ступай с миром — ты прощен!
— Спасибо, бабушка! — воскликнул я. — От всей души тебе большое спасибо!
Я вернулся на корабль и объявил всем, что народ меня простил. Мы улетали: корабль медленно поднимался в космос, и моя совесть была чиста — я покаялся и получил прощение. Венера превратилась в облако горячей пыли, которую солнечный ветер скоро разнесет без следа. Люди восстановят Венеру, но это произойдет уже после моей смерти, а пока мы вышли из атмосферы Земли, включили основной двигатель и начали набирать скорость — мы возвращались на войну.
…Снова и снова я стрелял, и люди гибли, а я несся вдаль, и путь мой был путем крови и смерти. Раз за разом основное оружие делало свое дело, а я мчался вперед, и ночь, звездная ночь, укрывала меня своим крылом…
Я стал замечать, что все меньше и меньше пользуюсь приборами в момент прыжка или выстрела, из-за чего среднее время моего кровавого цикла вновь сократилось и стало теперь около семи часов — и если раньше, за восемь часов, противник не успевал что-либо противопоставить мне, то теперь и подавно!
…Однажды, когда я менял корабль, мне сообщили, что моя жена убита, а ребенок похищен и находится неизвестно где.
Я ждал чего-либо подобного, и вот оно случилось… Что поделаешь — противник нанес мне ответный удар — тот, на который он был способен: одолеть меня в открытом бою он не смог, и поэтому решил повлиять на меня таким вот жестоким способом. Война — это война; правила на ней есть, но они не строгие и их часто нарушают, предпочитая воевать до победы и без правил. Успех на войне окупает все, или вернее сказать, почти все, поэтому для его достижения хороши почти все средства — в руководстве неприятельской разведки, осуществившей эту акцию, наверняка рассчитывали, что это известие выбьет меня из колеи, и я уже не смогу столь безжалостно быстро и точно атаковать их планеты, но они просчитались.
Я наверняка гораздо больше переживал бы от этого известия, если бы был человеком, и если бы я доподлинно не знал, что в другой Вселенной с моими родными все в порядке, а так я отнесся к своей трагедии достаточно сдержанно. Раз за разом я снова и снова уходил в боевой поход и имел возможность отмстить, но я не думал о мести — я выполнял свой долг — только и всего — потому, что так было надо!
Так прошло еще больше десяти месяцев, за это время мной было убито почти восемь тысяч триллионов человек — я изливал свою исполинскую силу на этот мир, и он трепетал передо мною! К тому времени я уже знал, что только один экипаж военного корабля смог уничтожить двести девяносто триллионов людей на планетах; многие корабли смогли записать на свой счет лишь по десять-двадцать триллионов загубленных жизней, что по сравнению с моим результатом было каплей в море.
Я чувствовал, что за время боевых действий мои силы чрезвычайно выросли, и вот однажды, просто, чтобы проверить себя, я напрягся и попытался перебросить корабль в прошлое. Интересно, смогу ли я это сделать?
Я отправил звездолет в средневековье… — и внезапно перед нами возникла Солнечная система, на ней не было никаких следов человеческой деятельности, Венера была на своем месте, а в эфире царила полная тишина. Мои спутники чрезвычайно удивились — они не понимали, что случилось. Похоже — к моему удивлению и радости — что у меня получилось! Я посчитал, что еще слишком рано что-либо объяснять своим спутникам, поэтому приказал:
— Подлетим к Земле — а там разберемся.
…Звездолет сбрасывал скорость. Сначала мы пролетели мимо Земли, затем сделали еще несколько витков, пока корабль не затормозился настолько, что смог медленно двигаться над стратосферой планеты, после чего мы стали постепенно снижаться: вошли в атмосферу и перешли на горизонтальный полет на высоте немногим выше самых высоких земных гор.
…Мы смотрели вниз и не видели ни больших городов, ни раскинувшихся вширь полей, ни заводов — селения были небольшими, дороги узкими, а возделываемые земли — крохотными прямоугольниками. В районе Северного моря я еще больше уменьшил скорость полета, и теперь корабль практически перестал двигаться относительно поверхности Земли.
У нас не было специальных приборов, чтобы рассмотреть подробности, но кое-что нам удалось разглядеть на седой поверхности этого студеного моря: мы увидели четыре корабля, неторопливо переваливающиеся по неспокойного валам волн. На кораблях было по одной мачте с полосатым парусом — эти деревянные корабли были скорее похожи на большие лодки, чем на настоящие морские суда; носы у этих посудин были украшены какой-то резьбой, а по обеим сторонам корабля сидели люди и гребли длинными веслами. Мне стало все понятно — я захотел увидеть средневековье — и вот они — викинги — прямо передо мной.
Я направил звездолет к Евразии, и за несколько дней такого медленного «туристического» полета все наши люди успели побывать в рубке и посмотреть туда, вниз, на свое далекое прошлое. Они рассматривали небольшие грязные поселения, которые наши предки считали городами, и в которых замусоренные улочки пахли, наверное, так, что запах, который стоял в них, наверняка мог сбить с ног любого человека из моего экипажа!
Мы видели степи и леса, пустыни и моря; мы видели крестьян-землепашцев и их сеньоров, видели многотысячные табуны коней и быков, пасущихся на свободе; видели кибитки и юрты кочевников… а по морям плыли галеры, ладьи и пироги, полные товаров и воинов; по пустыням шествовали караваны верблюдов, переходя от одного оазиса к другому; среди торосов и льдов пробирались закутанные в меха охотники на тюленей и белых медведей; в межгорных долинах тоже жили люди и выращивали что придется… — люди были везде, и занятые своими делами жители Земли той далекой эпохи и не подозревали о том, что сейчас их далекие потомки смотрят на них из-за облаков. Прошлое — тонкая и ранимая материя, я тоже читал фантастику о путешествиях во времени, поэтому у меня и в мыслях не было не то что вступить в контакт с нашими предками, но и даже спуститься хотя бы до уровня гор.