В перерыве мой боевой порыв поддержал тренер, и всю вторую половину игры у меня не было повода упрекнуть команду в отсутствии старательности. Я забивал мячи на любой вкус, со всех позиций и даже трижды головой (чего ни раньше, ни позже не делал, и не стремился делать). Мы выиграли с невероятным счетом — лично я один забил больше двадцати голов, а мои партнеры забили еще два.
После такой великолепной игры мной, как игроком, стали интересоваться несколько сильных и очень богатых футбольных клубов. Как мне сказал в частной беседе один представитель такого клуба: «Игрок ты не плохой, но тебе будут платить столь громадные деньги еще и благодаря твоей репутации». Действительно, она у меня была достаточно своеобразная, да и биография — хоть куда!
В последующих матчах меня показывали на экране больше, чем всех остальных игроков вместе взятых. Многие зрители, которые раньше почти не интересовались футболом, стали смотреть игры с моим участием. Я был доволен сложившейся ситуацией, поэтому с удовольствием подписал новый контракт с богатым клубом.
Добившись большого постоянного дохода, я наконец-таки получил возможность всерьез заняться благотворительностью: я дарил деньги на лекарства, на помощь ветеранам войны, на строительство памятников и реставрацию культурных ценностей прошлых эпох, на научные исследования; давал средства зоопаркам, заповедникам и на различные природоохранные мероприятия, а главное — я помогал золотом быстро, непредсказуемо и всегда крупными суммами: вдвойне дает тот, кто дает быстро[2], мелкая сумма — это несерьезная помощь, а непредсказуемость — это все-таки одна из черт моего характера!
В моем новом клубе собрались игроки мирового класса, — настоящие мастера своего дела; среди них я нашел много отличных людей. С этого времени с деньгами у меня не было проблем, однако в новом клубе у меня оставалась все та же проблема, что и в старом — забив гол, я никогда не радовался, не прыгал и не танцевал на поле. Мне все говорили, что надо радоваться, что зритель пришел порадоваться вместе с командой забитым мячам, а ты, забив гол, идешь спокойно, как будто ничего и не произошло.
Но на эти мелочи я не обращал особого внимания — теперь, когда у меня появилось достаточно денег, я, наконец, купил себе большой дом. Кроме того, мне хотелось завести себе какое-нибудь домашнее животное. Я хорошо помнил тот свой сон, когда мне приснилось, будто бы я был тигром, поэтому я и решил обзавестись именно им — большим полосатым красавцем. Амурский мне не подходил — у нас здесь климат гораздо теплее, чем у него на родине, поэтому летом ему будет очень жарко — у него такая длинная шерсть, с которой у меня будет очень много хлопот: она будет оставаться по всему дому, на всех диванах и коврах. В этом плане индийский тигр мне подходил гораздо больше: он привычен к теплому климату, да и шерсть у него гораздо короче.
Но живого тигра в ближайшем магазине не купишь, а брать животное из зоопарка я не хотел — у такого зверя нет ни решительности, ни ума. Именно тогда я подумал, что потом, в будущем, когда хищник привыкнет ко мне, с ним можно будет погулять по Земле, переместившись в то время, когда людей совсем мало, например, в каменный век, чуть раньше или же чуть позже.
Мне нужен был дикий индийский тигр — и я его достал. Оказывается, поймать животное — это мелочь, а главное — это получить разрешение властей. Конечно, без угроз не обошлось — ответственные работники просто не имели права ловить редкого зверя ради прихоти какого-то фантазера, но индийские власти в добровольно-принудительном порядке пошли мне на встречу и поймали крупного здорового самца. Затем, во время карантина пришлось провести ветеринарное обследование, которое здорово потрепало нервы моему тигру; потом была транспортировка, нездоровый интерес со стороны средств массовой информации и законный интерес ко мне и к животному со стороны контролирующих и проверяющих органов. Мне опять пришлось аккуратно повлиять на психику определенных людей, как и в Индии, чтобы достичь нужного мне положительного результата. О деньгах я вообще не говорю — зверь стоил не просто очень дорого, а совсем очень дорого.
Когда клетку с кошкой, наконец-таки, привезли ко мне домой, то на улице уже стояла толпа зевак и корреспондентов. Зверь находился в усыпленном состоянии, он лежал на дне клетки, полосатый и огромный, безучастный ко всему происходящему. Грузовик опустился на лужайку перед домом, его днище раскрылось, и машина поднялась вверх, оставив на траве клетку. Я решил, что она слишком мала для такого большого животного, и зверю в ней явно должно быть тесно. «Пусть проснется, а затем я его буду дрессировать», — подумал я и ушел к себе в дом.
На закате я снова подошел к клетке — небо розовело в разрывах между высокими деревьями и голубовато-серое лежало над головой, — а тем временем, мой тигр уже очнулся от снотворного и ходил по клетке. Ему было трудно разворачиваться, низкий потолок едва не касался его ушей — транспортная клетка предназначена для перевозки, а не для содержания в неволе.
Я подошел к прутьям, и мы с тигром посмотрели друг на друга. Зверь фыркнул — я почувствовал мощь и силу скрывающуюся в этом безобидном звуке и засмеялся — мне понравился красивый зверь, такой сильный и уверенный в себе. Нет, дикого зверя не спутаешь с рожденным в неволе — я видел перед собой свирепого хозяина джунглей, жестокого и кровожадного, а там, в глубине его глаз затаилась грусть и тоска по воле: рожденный в лесах, он сидел в клетке, как в тюрьме, не зная ни за что, ни сколько ему здесь сидеть.
Я посмотрел животному прямо в мозг, разобрался в нем и начал дрессировку. Первым делом, животное должно понять, что я его хозяин и что от меня зависит и его жизнь, и его смерть; а также, что я справедливый хозяин, не желающий ни мучений, ни страданий своему животному, а желающий одного лишь добра. В мозгу у тигра заклубился туман, и галлюцинации, проигрываемые в мозгу и направляемые моей волей, начались.
Когда туман в голове у хищника рассеялся, оказалось, что мы стояли с ним вдвоем на поляне, окруженной стеной из бамбука; над нами угасал день, а вокруг нас жили своей жизнью звуки и запахи леса.
Я не двигался к тигру, я только показал ему открытые ладони, в которых не было оружия, и он понял, что этот мой жест — жест мира, но зверь не хотел мира — он устал от клеток, он измучился от того, что с ним делали люди, он был голоден, а меня от него не защищала ни клетка, ни что-либо еще. Выхода с этой поляны, окруженной бамбуком, не было, и он уже понял это. Мы здесь только двое, и ничто, по его мнению, не может помешать ему разорвать меня — тигр знал свою силу, знал вкус победы и привычный запах крови. Я слабее его, и я ничем не смогу защититься от атаки хищника, понимая это, зверь не бросился на меня сразу, а выждал паузу, за время которой он еще раз осмотрелся вокруг и вновь оценил ситуацию.
Наконец, хищник все же он решился — громовой рык потряс все мое существо, воздух вздрогнул, и тигр бросился на меня. Такой рык на мгновение парализует волю стойкого противника, а слабого — подавляет и подготавливает к смерти, примиряя с неизбежностью гибели. Оружия у меня не было, но в этом бою, который разыгрывался мной в мозгу у тигра, оно мне было и не нужно. Я отскочил в сторону и нанес два удара кулаками прямо в ребра зверю. Галлюцинации продолжались — под тяжестью ударов, нанесенных обычной человеческой рукой, обычным кулаком и с обычной силой, у зверя захрустели ломаемые кости. Хищник изогнулся и попытался достать меня своими страшными клыками, однако я одним быстрым ударом раздробил его нижнюю челюсть на несколько кусков. Ярость в глазах зверя потухла, теперь там были только боль и страх. Тигр отпрыгнул в сторону, прислонился задом к бамбуку и приготовился к последнему бою — уйти с этой полянки было невозможно: бамбук рос высокой непроходимой стеной.