парфюм от него. Обычно это называют третьей любовью, когда вы вроде не имеете полового контакта, однако, явно больше, чем просто друзья. Ты отдаешь ему свою душу, а он дает тебе свою. Вы обмениваетесь колбочками, которые залили красителем и глицерином. У него она оранжевая, а у тебя темно-синяя. И под Луной, которая становится свидетельницей вашего обмена, вы крепко обнимаетесь. Ты говоришь ему все свои самые страшные секреты, а он слушает, перебирая отросшие пряди твоих волос. Его колени костлявые, но это не мешает им быть теплыми. Чувствуешь уютность, радость, осознание того, что ты нашел того самого человека, с которым провалялся бы вот так всю жизнь. - Как-то давно, - начинаю я, смотря на звезды,- мои родители поссорились, а я надел новый спортивный костюм, который мне купили в школу, да и убежал из дома. Он фыркает, как бы спрашивая, а далеко ли я ушел. - Нет, - тяну я, - на соседнюю улицу. У нас вообще улицы заканчиваются там, где пересекаются с другими. Просто свалил к школе, полазил по качелям, турникам. Он смеется. Не как обычные люди, просто учащенно дышит. Мимо пролетает звезда. - Не загадывай, - говорю ему я. - ? - Не загадывай, говорю, это спутник. После этого я начинаю втирать ему про то, что всякая звезда, которая движется - это спутник или комета. Да и вообще, звезды не падают, это все кометы пролетают мимо нас. Настоящие звезды гаснут, большие взрываются, потом становятся маленькими, холодными. - Солнце, - продолжаю я, - тоже звезда. И рано или поздно и она... Ну, понимаешь. Он кивает. Для него это научный факт. Однако руки сжимаются, обнимают меня крепче. Он словно боится, что солнце взорвется. Приподнимаюсь, придвигаясь к нему. Темно. И только Луна - свидетель. Телефон мерцает, намекая, что зарядка садится. На моей «Nokia» включается функция энергосбережения, поэтому песни Адель начинают играть тише. Луна - свидетель. Свидетель того, как я жадно сжимаю это маленькое, покинутое Богом существо в своих объятьях, прощупываю шершавыми от долгого рисования пальцами выступающий позвоночник через тонкую футболку. Ночь смотрит на нас, а я смотрю в его черные бесконечности. - Значит, Александр немой? - тихо шепчет Жизнь, прижимая руку ко рту. Еще немного и она расплачется. Саша - существо нежное. Его мир - это прекрасный сад, который цветет и благоухает. Он любит всех и каждого. В силу подросткового возраста он не может понять, куда ему идти, какой выбор сделать, все ли есть зло или добро в этом мире. Я учусь в одиннадцатом, пока он готовится покинуть девятый. Разница между нами мала. Однако я понимаю, что мое кроваво-красное небо никогда не сравнится с его нежно-голубым. Если меня спросят, видел ли я когда-нибудь человека добрее, чем Птич, то я покачаю головой. Если меня спросят, слышал ли я о людях, которые так сильно хотели бы возлюбить этот мир, то я вновь покачаю головой. Голова моя качнется из стороны в сторону, совершая колебательное движение и в третий раз, когда меня спросят, встречал ли я человека арти... - А в чем его добро? Смерть перебивает меня. Она больше не качается на качелях, смотрит не на меня, а на него. Это, знаете, как разговор с иностранцем. Ты втираешь ему про то, как сегодня солнечно, и в этот день можно было бы заключить сделку. А переводчик говорит: «Today is sunny. This is a great day for the transaction». Однако на тебя, переводчика, вообще никто не обращает внимание. Только лишь вопросы. «А ты верно перевел? Что он так долго молчит?». Так и я. Саша смотрит на меня, намекая на дальнейший ответ, а я понимаю его с полу-взгляда. - Он умеет сопереживать. Часто ли Вы видели тех, кто будет грустить о незнакомом человеке, которому плохо? Часто ли Вы, Госпожа Смерть, могли лицезреть человека, который умел так искренне прощать и давать второй, третий, а то и четвертый шанс? Смерть смеется: - Сколько таких несчастных. Я вспоминаю, как мы едем вместе на одном автобусе. Триста двадцать второй маршрут. У частников, как правило, водитель один и тот же, сам хозяин автобуса. Редко его сменяет напарник. Выходят они обычно через сутки. Так вот, каждый вторник, четверг и субботу мы едем по этому маршруту на этом самом автобусе, который постоянно проезжает через один и тот же столб, на котором висит венок с цветами. Где-то вдалеке виднеется золотой купол с крестом. Водитель замедляет ход, крестится, затем ускоряется и едет дальше с постоянной скоростью. Сначала думаешь, что это всего лишь верующий. Много ли у нас таких, которые проезжая собор, крестятся? Бабульки шепчутся, что год назад здесь погибла жена водителя. Вроде бы обычная информация, которая просачивается в наши головы. Вроде бы просто слова. Вроде бы обычная катастрофа из миллиона катастроф, которые случаются в нашей стране, да и вообще во всем мире. Но каково это - человеку, который потерял любимую женщину, ездить каждый раз по одному и тому же маршруту? Каково это - каждый раз брать лезвие и пилить засохшую корочку раны? С недавнего времени крестное знамя совершаю и я, вместе с водителем. Саша не верит в Бога. Это не мешает ему переживать за судьбу этого водителя. И если я могу озвучить то, как взорвалось во мне все, когда я представил себя на месте того мужчины, то Александр этого не сделает. Мне часто приходится оставаться на ночь с ним. Пока все мысли в его голове перевариваются, он копит в себе липкую дрянь, которая стекает со стенок его сознания вниз и превращается в консистенцию, напоминающую гудрон. - Ну, не надо плакать, - говорю я, обнимая его ночами. И лишь Луна свидетель того, как сильно я могу переживать за распространение гудрона в этом человечке. Черт поймет этих подростков. Вроде бы я переживал подобное, а вроде бы истории каждого из нас индивидуальны. Дорогая Смерть, спроси Луну, она тебе расскажет, каким он становится наедине с собой. Мы могли играть в шашки, морской бой, крестики-нолики, «Монополию» или гляделки. Мы могли смеяться над глупостями. Могли гулять до ночи и слушать музыку или тишину до рассвета. Однако проблемы брали верх, и всякое веселье сменялось страданиями и болью. И эта боль, как дрянь на стене, закрывалась цветущими деревьями того мира, которые сейчас для нас создала Смерть. Гудрон тянулся, и его неприятный вкус пропитывал Птича насквозь. А самое печальное было то, что в проблемах, суете, возне я не мог поймать и кусочек этой тянущейся дряни. Саша мог лишь молчать, накапливая смолистую гадость в себе. - Он трудно переживает смерти, - говорю я, садясь на подиум по-турецки рядом с ним. Беру его за руку и успокаивающе глажу. - А в своей жизни он терял многих. Смерть забирает близких нам людей. И на то существует два оправдания. Во-первых, если смерть забрала человека, то его история закончилась и этому обществу он уже не пригоден. А во-вторых, смерть забирает лучших. Если ты рвешь цветы из сада, то, конечно же, самые красивые. И поэтому мне страшно, что леди в черном заберет именно Сашу. - Прекрасный цветок, - шепчет Жизнь. Жизнь очень похожа на Сашу. Если та решит уйти в отпуск, то тот легко сможет заменить ее. Они оба прекрасны. Прекрасны и лживы. Их радужные внешности скрывают их гниль, как те самые деревья, прикрывающие плесень стен, как те бабочки, что раньше были ползучими тварями. Здесь, в царстве Смерти, есть люди, которые оставили Птича. Давно. И навсегда. Те люди, которые являются черной смолой в его душе. Те, кто тормозит его и уносит во тьму. - Мне ясна твоя история, - Смерть встает с качелей и идет к Жизни. Она медленно поднимается по светлой части комнаты, поросшей цветами, наклоняется, целуя супруге руку. - Отдать его тебе или же забрать в мою коллекцию? Сейчас они смотрят друга на друга. Юная, красивая, с белой кожей девушка, распущенными яркими волосами, переливающимися разноцветными глазами, и она, взрослая, властная, с иссохшей белой кожей и улыбкой акулы. Темная ткань платья спадает по лестнице вниз, прикрывая сапоги с тонкими каблуками. Смерть затягивает пояс потуже, затем хватает костлявыми пальцами подбородок Жизни, шипя: - Спроси, спроси у него! Жизнь покорно говорит, чуть дрожа: - Ты... хочешь жить? Александр смотрит на меня, обнимает и, прижимаясь носом к щеке, кивает. - Хочет, - озвучиваю я. Смерть заливается громким хохотом: - Не ломай комедию, сынок! Тут просто так не уходят. Покажи талант. Я хочу знать, стоит ли тебе жить на этом свете. Жалостливых у нас хватает. За секунду она перемещается к нему и, хватая за руку, притягивает к себе, смотря в глаза: - Думаешь, я поверю в то, что ты немой ассистент фокусника? На концерт не берут просто немых. Смерть хватает микрофон и швыряет в сторону Саши. Тот звенит. Морщусь, переводя взгляд на Птича. Он расплывается в довольной ухмылке. Деревья уходят под землю. Бабочки разлетаются в стороны. Цветы вянут. Евгений подносит пламя свечи к качелям, сжигая их. - Покажи нам свой талант! - голос Смерти похож на гром. Птич водит пальцами по микрофону. Качели начинают рушиться от огня. Он опускает голову, тихо напевая: