оровья близким. Такие, как мы, любят комедии, романтику, животных. Мы тихие, не вымахиваемся, как дамочки с лисьими шубами или же веганки. Мы не ломаем мир, не выделяемся из толпы. Мы - та большая ячейка общества, которые живут, влюбляются, строят хорошую, добрую семью, любят до гроба, готовят вкусные борщи и читают романы вроде Анжелики. Мы - серая масса. Воспитанницы диснеевских мультфильмов. - В твоих голубых глазах далеко не небо, - говорит Смерть. И он прав. Только они, мои глаза, могут выразить ту проблему, что разрезала мое сердце. - В прошлом году меня изнасиловали. Подобные мне встречают хороших парней, влюбляются, выходят замуж, живут как остальное большинство. И мне бы тоже хотелось семью. Хорошо закончить колледж. Стать кондитером. Открыть с любимым мужем кафе. Танцевать в нем по выходным, пока мой любимый играть на гитаре. Это не ком. Он не копится годами. Это огромная лавина, которая просто накрывает тебя, и ты не можешь понять в какую сторону рыть, чтобы выбраться оттуда. Меня зовут Катя, мне шестнадцать лет, год назад меня изнасиловали. Примерно так мне приходится говорить следователю. На этом настаивают родители. - Не волнуйтесь, - говорит грузный мужчина, пока мы дышим накуренным воздухом в кабинете, слыша, как где-то рядом звонит телефон, и как кто-то орет, стуча по столу. - Не волнуйтесь! - повторяет он, протягивая мне стакан с водой. Мои руки словно бы прилипли к бокам. Колени трясутся. От верхней губы откусана маленькая часть. - Судебное заседание будет закрытым. - Ничего такого в том, что ты расскажешь все следователю, - повторяет мама, обнимая меня за плечи. - Его накажут. - По сто тридцать первой на пятнадцать сядет, - следователь записывает что-то в блокнот, беря в руки чистый лист для составления протокола. - Несовершеннолетняя, правильно? На тот момент мне было пятнадцать. И в пятнадцать девушки мечтают о первом поцелуе. Некоторые и о первом разе, но чтобы этот «раз» был с тем, кого любишь. Мои колени снова трясутся, слезы текут сами по себе. Обнимаю маму, стараясь как-нибудь заглушить громкие рыдания. Уголовный кодекс прописывает это преступление как особо тяжкое деяние, которое карается тюремным сроком. Изнасилование несовершеннолетней, «совершенное с особой жестокостью по отношению к потерпевшей». От десяти до пятнадцати. Только что дадут эти десять-пятнадцать, когда лавина тебя уже придавила? Чисто из-за принципа? Почему таких нельзя изнасиловать в ответ? Почему убийцу нельзя так же убить? Почему вора тоже нельзя ограбить? Почему не вышибается клин клином? - Да мне не нужна ваша эта жалость! Из-за истерики мне трудно дышать. Расспросы прекращаются, следователь дает мне выпить какую-то гадость. Даниил Романович - мой лучший друг. Ему двадцать один год, и он учится в престижном институте. Его родители состоятельные люди. Однако Даниил - дурак. Мы дружили с ним с детства, когда он был нормальным и адекватным. Потом, опьяненный деньгами родителей и их связями, он связался с наркотой и плохой компанией. Отец-депутат, вытащил его из всего этого и пропихнул на очное в МГИМО. Вроде бы Даниил пошел на исправление, забыл о наркотиках, пил очень редко и немного, учился на четверки. Его фото красовались на обложках журналов про успешных или просто красивых людей. Он был очень смазливым. Его длинным ресницам могла позавидовать любая девушка. Большие гетерохромные глаза придавали очарования его красивому смуглому лицу. Тонкие губы расплывались в дьявольской улыбке, а пепельные волосы были всегда аккуратно уложены. Человек не видит всей дряни за красивым личиком. И Птич, и Даниил, словно конфеты с красивым фантиком, хранят внутри себя жуткую начинку. Но Птич - просто запутавшийся подросток. А Даниил... Он был моим другом и не больше. Потому что мне он не нравился. Потому что девушки, похожие на меня, мечтают о простом, душевном, любящем парне, а не о бабнике. Мне нравился наш гитарист из той музыкальной школы, в которой параллельно вели кружок танцев. На нем были большие очки в белой оправе, которые явно были ему велики. Он часто лохматил свои зеленые волосы и хвастался, что скоро набьет новое тату. У него была своя группа, где он был гитаристом и бэк-вокалистом. Он был вежлив и хорошо воспитан, любил сидеть в библиотеке, выступал против курения, мечтал о двух сыновьях, о поездке в маленькую деревушку в Норвегии. Ему было всего девятнадцать, но он говорил о жизни так мудро, словно прожил больше сорока. У него не было девушки, и он знал, что мне нравится наблюдать за ним в читательском зале научной библиотеки. Только мы оба были стеснительными, поэтому обменивались улыбками через томики Бунина, изданные при жизни самого писателя. Даниил был влюблен в меня с девятого класса. Но товарищ, чья фамилия созвучна с фамилией мультимиллиардера, оставался в той самой зоне для друзей. - Мне жаль тебя перебивать, - произносит Смерть, потирая виски, - но тебе лучше перейти... Ну, к делу. - Просто он пришел к нам домой пьяный, пока родители уехали, - по моим щекам уже не текут слезы. Теперь воспоминания о зеленоволосом парне, чье имя мне так и не удалось узнать, немного отвлекают меня от боли. - И? Смерть ждет представления. Жизнь не перестает рыдать, слушая каждую историю. - Бесишь, - говорит в тот день Даниил, сваливая меня на пол прихожей. Все девочки представляли себе свой первый раз. - Может, так ты полюбишь меня, - рычит он, ставя бутылку рядом. Все девочки хотят, чтобы парень нежно раздел их, целуя в шею. - Тварь, - он впивается в мою шею, покрывая следами от зубов кожу до самого плеча. Все девочки желают, чтобы парень выключил свет в комнате, любуясь телом любимой в полумраке. И не важно, стройна она или полновата, он выбрал ее и любит ее. - Я думал, у тебя сиськи поменьше, - хмыкает Даниил, стаскивая мой бюстгальтер. Дергаюсь, но... это глупо, когда его параметры в полтора раза больше моих. - О, ох, - его голос похож на рык медведя, что проснулся после спячки. Все девушки хотят нежных прелюдий и поцелуев. Это же первый раз, тут все должно быть легко и неторопливо. Он в спешке стаскивает с меня джинсы вместе с нижним бельем. - Не подготовлено, - отмечает Даниил, раздвигая мне ноги. Все девочки ждут от парня ласковых движений и прикосновений к коже. Они смущаются, когда он прикасается горячими руками к их бедрам. Любящий парень не торопится. - Но так даже интереснее, - он тянется к бутылке, делает глоток и роняет ее мне на ноги. Остатки алкоголя растекаются по коже. - Намного интереснее. А еще девочки надеются на ласки от парня. Это возбудит их. - Тише, ты чего, - наклоняется он, заставляя раздвинуть ноги еще шире, припадает губами к внутренней части бедра, слизывая остатки алкоголя. Лижет, как собака, кусает кожу на бедрах, коленях, посасывает место укуса. И когда вот девочка готова, то парень... - Грх, - выдает он, наваливаясь на меня, толкаясь вперед. Его не останавливает возникшая преграда внутри. Он просто дергается с новой силой, входя на всю длину. Всем девочкам бывает больно или неприятно, но парень думает об их чувствах. А тут совершенно непонятно, что стекает по ногам, алкоголь или кровь. Просто габаритный парень всем весом вдалбливается внутрь, прижимает к полу с такой силой, что хрустит позвоночник. И крик боли, а не наслаждения, тонет в неприятном поцелуе. Но вряд ли это можно назвать поцелуем. Это был укус, очень болезненный. Именно тогда мне пришлось лишиться кусочка губы. - Ах-х-х, - его тонкие губы приоткрыты, он дышит мне в лицо перегаром. Все девочки мечтают, что в конце парень так же нежен, осторожен, он целует и говорит слова любви. - Ох, - разносится над моим ухом, когда он замирает, дрожа и... - Кать... Бля, - до него наконец-то доходит. Даниил моментально трезвеет. Он пытается поцеловать меня, но после оставляет эту затею, натягивает свои вещи и убегает. Так моя скромная тушка остается лежать на полу в прихожей. Катя. Катенька. Катюша. Ты жива, птенчик? Ты еще можешь летать? Следователь уговаривает меня рассказать всю правду. Он сам за то, чтобы Романовича посадили в тюрьму. Семьи ссорятся, следователю дают другое дело, а мое поручают тощей тетке, которая закрывает его за неимением состава преступления. Психолога у меня нет. Падаю на колени, закрываю лицо руками. Смерть глубоко вздыхает: - Евгений. - Понял, - мне тут же протягивают стакан воды. Мертвые так добры. Зачем жить, если справедливости нет? Животные убивают друг друга за лучшее место, уничтожают слабое потомство. Их мотив понятен. Но что, что движет теми, кто должен быть разумнее животных? Отодвигаю стакан с водой. Евгений гладит меня по спине: - Все прошло. Он получит свое. Его жизнь уже кончена. - Вы его убьете? - Нет. - А что? - Евгений помогает мне встать. Смерть подает Жизни новые платки и обнимает ее. - Ты живешь для того, чтобы из коллекции Жизни перейти в мою, - начинает Смерть, гладя волосы супруги, - или, в редких случаях, тебя может сцапать Харон, - Смерть скалит акульи зубы, Евгений усмехается, складывая руки на груди. - Но если Харон просто показывает тебе наш мир, общаясь с тобой или даже полюбив тебя, то в моей коллекции - миллиарды миров, в которые попадают люди после жизни. И каждый попадает туда, куда заслужил, - Смерть делает паузу, осматривается по сторонам, а потом тихо говорит, - Жена у меня дура, не дала людям совесть, а дала беззаконие, сама того не ведая. А если у них нет закона, то законом стану я! - Все хорошо? - еще раз спрашивает Евгений. Во