. И так ты погружаешься в этой бытовухе в настоящую депрессию. У тебя в наушниках играет «Сплин», за окном дождь, автобус переполнен скучными лицами, которые едут на концерт в честь праздника весны. Сидя с этими четверыми на передних сидениях, наблюдаю за каждым. Вот невысокий блондин держит картины, перевязанные тесьмой и плохо обмотанные коричневой бумагой. Наверное, будет выставка после концерта. Рядом с ним, положив голову на плечо, устроился долговязый паренек с черными, как смола, волосами. Читает что-то по листочку, изредка отвлекаясь на сообщения в телефоне. Маленькая, с огромными, кажется, немного заплаканными голубыми глазами, девочка, водит пальцами по стеклу. Со мной сидит кучерявый парень с тонкими пальцами, шепча до невозможности прекрасным голосом строки из стихотворения классика. - Не подходи! - швыряю эту фразу в лицо Харону. Все мы оказываемся в огромном зале с двумя высокими креслами по центру. Зал как зал. В таких император устраивал прием гостям. Харон взмахивает посохом, после чего свечи в комнате загораются. Жмурюсь, отшагивая от него назад и прижимаясь спиной к стене. Он осматривает нас всех, бегло пересчитывает, кивает. Ребята стоят у входа, боясь идти в центр, хоть Харон вежливо приглашает пройти дальше. Но он отчего-то не так сильно заинтересован ими, нежели мной. - Прошу, идите же! Ну! - подгоняет он. Увлекаюсь тем, что огоньки в лампах и подсвечниках этого зала переливаются различными цветами радуги. Перевозчик хватает меня за руку. Не успеваю вырваться. Он крепко сжимает в своей бледной руке мою холодную ладонь. Мое тело умерло. Медленно плетусь за ним, перебирая ногами, стараясь не задеть подол длинной цветастой юбки. Он, подведя меня к креслам, останавливается, чуть поворачивая голову. Внутри меня все замирает. Красивый, он стоит в полуобороте, улыбается, медленно отпуская мою руку, успевая ласково провести пальцами по ладони. - Ай! - вскрикиваю, касаясь пальцами там, где он провел. Словно огнем обжег. Поправив ленточку и ворот жилетки, Харон отходит от меня, взмахивая рукой. Дверь захлопывается и пропадает. Пропадает так же, как и весь зал. Оказываясь в темноте, мы прижимаемся друг к другу. Горячая ладонь ложится мне на шею, пальцы проходят по подбородку, заставляя приподнять голову, горячее дыхание обжигает мою щеку: - Не бойся, все хорошо. Тусклый свет освещает два кресла. Харон становится за ними, кладя на столик рядом огромную книгу в золотом переплете. - Сколько нежности, - раздается хохот. Этот голос похож на металл. Холодный, жесткий, грубый. Это говорит мужчина. - Отойди, - тонкая костлявая кисть руки отталкивает меня. Все мы охаем, отшагивая назад. Меня охватывает дрожь. Высокий мужчина в черном похоронном костюме ведет под руку высокую девушку с белой кожей и вишневыми волосами. Когда они садятся, то взвизгиваю от ужаса: - Чудовищно! Мужчина заливается хохотом, оборачиваясь к Харону: - Я ей понравился, слышал? Его лицо узкое, устрашающее. Глаза полностью черные, ресницы густые. Он поглаживает красивый прямой нос, словно очерченный по линейке. Губы его расплываются в широченной улыбке, оголяя двойной ряд острых, как колья, зубов. Кажется, что щеки вот-вот треснут от такого напряжения. Его лохматые темные волосы представляют некий хаос на голове. Он запускает руку в них, пытаясь пригладить. Костлявые пальцы служат настоящей расческой. Кожа бледная, как у мертвеца, немного посиневшая. Он, наклоняясь к девушке, что сидит рядом, хватает ее за подбородок, притягивает к себе, проводит длинным тонким языком по ее губам, а затем долго целует: - Приятного шоу, милая. Она грустная. Опускает вниз свои красивые глаза, переливающиеся яркими цветами, в обрамлении длинных белых ресниц. На пухлых губках появляется немного крови от укуса. «Больной собственик», - проносится в голове. - Добро пожаловать на тот свет! - разводит руками он. - Вы все умерли. Прямо в лоб. Так вот. День сурка кончается, когда в спину ударяет нечто неожиданное. Как, например, авария. Пару секунд назад ты смотришь на парня, что поглаживает рамки своих картин. А теперь ты... Ты дохлый. Твое тело лежит в смятом автобусе, истекает кровью. После то, что от тебя осталось, отвезут в морг, разденут... Ежусь, представляя, что мое страшное обнаженное тело кто-то увидит. - Но не переживайте. У меня, Смерти, есть предложение для вас, - говорит мужчина. - Я очень люблю свою супругу, - он нежно целует руку девушки, - поэтому я заберу в свою коллекцию только одного из вас. Остальные четверо останутся в коллекции моей супруги - Жизни. Недоумеваем, но слушаем правила его игры. Харон перебирает красивыми пальцами листы в книге. - Все, что вам нужно, - продолжает мужчина, - удивить нас своей историей. Если вы докажете, что достойны жизни, то я вас отпущу. А самый слабый... Уйдет со мной. - То есть, - вмешивается белобрысый парень, тот, что с картинами, - чем история интереснее, тем больше шансов на победу? - Не только. Вы же талантливейшие люди! Удивите меня историей своей жизни и талантом, тогда отпущу. А если ты, - в один миг Смерть нависает над ним, - ничтожен и жалок, что ничего не сможешь принести в мир живых, то... - делает паузу, клацая зубами, - добро пожаловать в мой мир! Насекомое. Смерть медленно идет к своему креслу, запустив руки в карманы: - Евгений, приготовь для них места в конце комнаты. Пусть смотрят друг на друга и демонстрируют себя по очереди. Меня передергивает, когда называют это имя. На миг наши глаза встречаются, но мы тут же отводим их в сторону. Харон подходит ко всем нам, предлагая пройти за ним в конец комнаты, где стоят пять стульев. - Нет. Ты остаешься, - он преграждает мне путь. - Что? - изумляюсь, смотря на него. Он намного выше меня. Хорошо сложен. Красив и... И, собственно, его зовут так же, как и меня. После этих мыслей Евгений улыбается. Отшагиваю назад. Туда, где не так светло. Люди обычно боятся темноты. Да, мне приходилось много чего бояться, но не темноты. В ней я чувствую себя комфортно. Чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что мне нужна темная нора, где будет место для сна и еды. Очень темная, куда не будет попадать свет, а если и будет попадать, то так, чтобы моего лица не было видно. И тела тоже. Так мне было бы приятно стоять в этой темноте, если бы не приходилось наблюдать за ужасом на лицах ребят. Кто-то из них плачет. Но у нас нет выбора. Все происходит слишком быстро, что не могу вообще сориентироваться, что мне надо делать. И не сон ли все это? Темнота поглощает меня. Создаю для себя воображаемую нору, где так тепло и уютно. - Прячешься ото всех, словно...