ть от инфаркта, то на машине не разобьешься. Всякий раз, как только он попадал на больничную койку, мне приходилось звонить ему, спрашивать, как самочувствие. Потому что так требовал наш классный руководитель. Только лишь из-за этого мы по два часа молчали, слушая в трубке редкие глубокие вздохи, словно бы говорящие: «Ну повесь ты уже этот чертов телефон!». Мне понадобилось время, чтобы собраться с мыслями и признаться ему в симпатии. И все зазря. - В зеркало посмотри, - сказал он тогда. И все его слова по поводу красивой души перед этим померкли. Теперь стало понятно, что это был совет от лучшего друга, а не отказ от любимого человека. Он ведь пытался как-то поменять меня... Идиот. Такое не меняется. - Сложный случай, - произносит Смерть, вздыхая и откидывая голову назад. - Эй, - щелкает пальцами перед носом Евгения, - ты чего? Тот мотает головой: - Заслушался. После выписки Артем пришел к нам домой, поблагодарить меня за помощь и поддержку. Он единственный, кто знал, что у меня творится в семье. - Инвалиды живут. Слепые живут. Несчастные. Все живут. А ты? Только ныть можешь, - отмахивается Смерть. Меня охватывает холод. - Скука. Артем знает то, что когда мне было тринадцать, то у отца стали сдавать нервы. Нехватка денег, быт, семья, которые его угнетали. Он долго сдерживался, но алкоголь и случайные драки его бы не сдержали. Поводом становилась моя любая оплошность, после которой мне здорово влетало. Иногда даже неправильный взгляд становился причиной избиения, потому что так отец успокаивал нервы. Мать ничего не знала, потому что моя персона была тихой девочкой, которая боялась что-то рассказывать. Наверное, боялась столкнуться со стеной непонимания. Ну, или с еще одной порцией ударов. Побои прекратились через месяц, после того, как от очередных побоев меня угораздило упасть в обморок. Но след в памяти это оставило довольно яркий. Артем знал это. Он пил чай вместе с моим отцом и матерью. Все было как в обычной семье. - Я вам принес подарки, достань из сумки, - произнес он тогда, отпивая из чашки воздух - чай его давно уже закончился. Пока брат с сестрой были заняты распаковкой подарков в зале, он прошептал мне одно: - Держи подарок. Сначала мне не было понятно, что он имел в виду. Но после того, как мой отец оказался на полу, придавленный телом высокого коренастого парня, пусть ему было всего лишь шестнадцать, ситуация быстро поменяла тон. Казалось, что он своими ударами хотел впечатать его лицо в пол. - Звони в полицию! - завопила мать. Артем сбежал через балкон, а на следующий день в школе мы вели себя как обычно. В гости он больше не заходил, родители словно бы забыли о его существовании и об этом инциденте. - Воу! - Смерть быстро моргает. - Ты не хотела покончить с собой? Нет, я просто плохо подстригала ногти. Просто лежать лицом в подушку и плакать, но тихо, чтобы никто не услышал и не начал расспрашивать, почему по щекам текут слезы, ведь все так хорошо и благополучно. Мне это знакомо. Внутри у меня всегда царствует пустота, с самого детства, как только родилась сестра. Большая часть внимания родителей, которые тогда умело отыгрывали карту любящей пары, ушла именно ей. Мне было одиноко, куклы от этого не спасали, но спасала еда. Много еды. Став взрослее, понимаю: уж лучше бы мои руки тянулись к сигарете, а не к еде. Мир переборол свою странную ненависть к людям с иным цветом кожи, он смирился с курильщиками и любителями геев, он борется за права секс-меньшинств, да даже наркоманы вызывают у него сочувствие. И только толстых людей ненавидят всей душой, не разобравшись, от чего тот или иной человек весит больше положенного. Может быть, он болен, у него нарушен метаболизм. Или же он, подобно мне, старается заполнить едой пустоту внутри себя, скрасить свое одиночество. Может, он слаб духом и ему нужна поддержка? Но кто задумается об этом, встретив толстяка на улице. Жирный-жирный-жирный, как поезд пассажирный... Не такой, как принятый стандарт. С замашками, непонятными этому обществу. Диснеевские мультики учат любви, красоте... Конечно, красоте, которая зовется стандартом. Все сопереживают главным героиням. И никто никогда не подумал, что заставило злодеев стать теми, кем они стали. Потому что они были не стандартны. Мне всегда было интересно, почему мир устроен именно так, кто виноват в этом. И тут мой взгляд падает на супругу достопочтенного господина Смерть. - Почему? - спрашиваю Жизнь, та приподнимается. Смерть хватает супругу за руку, рывком возвращая на место. Длинными ногами он меряет длину от меня до кресла, от кресла и снова до меня. - Почему в моей жизни нет места любви и счастью? Почему бы не дать мне хоть небольшую поблажку? Ты же не слепа. Ты видишь, что здесь нет силы, - устало опускаюсь на колени, кладу ладонь на сердце. - Здесь ничего нет. Здесь пустота. Пропасть. Мне ее не перепрыгнуть. Почему бы не оказать мне немного помощи? О крыльях не прошу, хотя бы лестницу, веревку! - рукой указываю на четверых ребят, ожидающих своей очереди, а голос чуть ли не срывается на крик. - Они все, все сильнее меня, и испытания свои они преодолевали, крепли, и ты давала еще, но у меня не было никакого прогресса. Такая же слабость. И знаешь, что? Еле поднимаюсь с пола и медленно сажусь за рояль. - Ты хотя бы смотри, что творится с фигурками в твоей коллекции. Медленно провожу пальцами по клавишам, нажимаю на одну, вторую. Моя бедная гиковская сущность. Хоть здесь удастся тебя порадовать. Эта мелодия слишком добрая и светлая для такого темного помещения. Пустота внутри заполняется, медленно, но заполняется. Тут же в сознании возникает рыжеволосая девочка, обнимающая плюшевого утконоса, мальчик, не любящий свое слишком уж обычное имя, и, конечно, двухцветный бумажный кролик.* Евгений подходит, наклоняется, кладет руки мне на плечи. Ничего не говорит, просто наклоняется, почти что касаясь губами моей щеки. Прерываю мелодию, отскакивая от юноши, как от открытого пламени. - Идиот! - раскрыв глаза так широко, насколько это возможно, произносит Смерть. - С ума сошел? Не смей! Он хватает Евгения, оттаскивает его от меня и наносит сильный удар. Кто бы мог подумать, что этот ходячий скелет обладает такой силой. Жизнь всхлипывает. - Так вот что ты обхаживал ее все это время, - Смерть впивается когтистыми пальцами в горло Харону. - Почему она? - Потому что у тебя миллионы в коллекции. У меня только Паганини, а он не расстается со своей призрачной Вдовой и со мной говорить вообще не хочет. Он холоден. А я хочу настоящего друга. Хочу теплую душу, которая поймет меня! - Я приносил тебе принцесс, королев, императриц! Приносил тебе самых красивых женщин мира! Тебе была дарована Клеопатра, у твоих ног лежала Мерилин Монро! Тебе нужно это? Посмотри на нее! Почему? Евгений отталкивает Смерть от себя: - Если даже ты, существо, не можешь признать ее красивой, хотя душа важна для тебя, то что говорить о людях, созданных твоей супругой по твоему подобию? Именно из-за тебе подобных она несчастна, а ей всего-то и нужно, что капелька любви и веры. Еще удар, и Харон лежит на полу, потирая разбитую губу. - Ты все равно не в праве ничего изменить. - Да ты мне был другом! - взрывается Смерть. - Да. Единственным. Но разве мне это нравилось? - Что, тебе не весело смотреть с нами на людишек? Ты все равно мертвец, как и все они сейчас! - Смерть наступает ногой на спинку кресла, театрально разводя руками. - Что ты получишь от этого человечка? Мертвые не способны на то, что могут дать живые. - Что получу? - спрашивает Евгений, подходя ко мне. - Душу. Я хочу ее душу. Юноша приближается, но мне совсем этого не хочется. - Не подходи, - испуганно шепчу, надеясь, что он услышит и послушает. Но он не услышал. Или не послушал. - Ты останешься со мной. Но сначала тебе нужно сыграть так, чтобы ты осталась у Жизни. Съеживаюсь, обхватываю себя руками. Отойди от меня! Ты же слышишь мои мысли, отойди! - Мне не хочется жить. И сейчас ты заставляешь меня хотеть смерти. Ты показываешь, что мертвые относятся ко мне лучше живых. Мне не хочется идти обратно. - Но ты должна, - он касается моей руки, которую я тут же отдергиваю и кладу на клавиши. Не лезь... - Ты должна привнести в этот мир что-то хорошее, сломать глупые людские стереотипы. Ты должна стать лучше. - Не получится, - пожимаю плечами. - Во мне нет столько сил, куда проще перерезать себе вены и вернуться сюда. - Самоубийцы, - продолжает он шепотом, - возвращаются не сюда. Они вечно плавают в реке, стараясь унести с собой тех, кто едет со мной на лодке. Меня коробит. Тем временем Харон вплотную приблизился к моему лицу. Уйди, уйди! - Ты должна... - начинает он. - Заткнись, - сквозь зубы вырываются грубые слова. Впервые смотрю такому красивому мужчине прямо в глаза, без тени смущения. Это сон. Это просто сон. - Ты меня не знаешь. Не знаешь, что мне приходится переживать, потому что ты никогда и не жил. Хватит говорить мне о долге. У меня нет никаких долгов. Никому не будет хуже от моей смерти. Евгений качает головой, проводя рукой по моей щеке. - И все же... Хотя бы попытайся. Прикосновение ужасно жжет кожу. Юноша вдруг ухмыляется, словно бы зная, почему он не слышит от меня добрых слов. Потому что он уже успел понравиться моей некрасивой душонке. Пусть уходит. Пожалуйста. Пусть он уйдет. Но он не уходит. Смерть словно бы в предвкушении потирает руки. Ему нужно зрелище, а эти мысленные страдания даю