Резкий, нестройный звук, с которым рука Беллы ударила по клавишам, отрезвил нас обоих. Мы смотрели друг на друга ошарашенными от собственного безрассудства глазами, в которых читался обоюдный голод. Справившись с внутренним зверем, который был чертовски против нашей остановки, я попытался успокоить дыхание, игнорируя пожар в горле и восхитительный румянец любимой.
Господи, только утром я обещал себе быть осторожным!
Не успел я похоронить себя под чувством вины, как мисс Свон, чуть покраснев, взяла всю вину на себя и ловко сменила тему:
— Я безнадёжна, — пробормотала она, касаясь губами, сбитым дыханием моей шеи. — Обмороки — это не моё… Научишь меня играть Бетховена «К Элизе»? Всегда хотела научиться…
Закрыв глаза на мгновение, чтобы переварить столь резкий скачок-переход, я с улыбкой и уже с почти спокойным дыханием приступил к волнительному уроку, во время которого я то и дело сбивал свою способную ученицу короткими, осторожным, будто крадеными поцелуями.
Мои личные русские горки…
Ради бога, ну какая, к чёрту, Анжела Вебер?
Белла
Пока ребята готовились к бейсболу, я поднялась в библиотеку, подозревая, что найду там доктора Каллена. Интересно, он видел привезённые мной записи?
Уже одетый для игры Карлайл тепло кивнул мне, едва я открыла двери в светлую библиотеку. Большинство книг по медицине были здесь, но часть самых ценных, кажется, находилась в личном кабинете Карлайла, до куда я всё время не успевала дойти. Стены, кроме высоких стеллажей, занимали картины. Некоторые изображали пейзажи, других людей, разнообразные сюжеты. Одну из них я даже узнала, но как картина попала сюда — оставалось загадкой.
— Разве это полотно не должно висеть в Третьяковке? — удивлённо вырвалось у меня.
А потом я сообразила, что это наверняка копия.
Мой возглас привлёк внимание Карлайла, и он улыбнулся, когда заметил, о чём я спрашиваю.
— Ты права, и это копия, но когда-то у меня была возможность купить оригинал.
Я улыбнулась, конечно же… Когда жил этот Николай Николаевич Ге? Девятнадцатый век? Я не удивлюсь, если Карлайл бывал в России в то время…
— Вы бывали в России? — спросила я на всякий случай, но доктор почему-то рассмеялся.
— Удивительно, но в отличие от Денали и Эдварда, ни разу. Только на Аляске… Однако тогда она уже принадлежала Америке, — предвосхищая мой вопрос, мужчина пояснил:
— Оригинал картины я увидел в тысяча восемьсот девяносто первом году. Её и многие другие полотна выставки привезли в Европу, где я был проездом… Мало кто назовёт эту картину прекрасной, но мне нравятся картины с религиозными сюжетами. Каждый художник по-своему видит бога и воспринимает религиозные тексты…
— Что есть истина? — я наконец точно вспомнила название и этот знаменитый евангельский сюжет, где Понтий Пилат спрашивает Христа, не видя, что ответ перед ним.
— Вы тогда тоже искали истину? — робко посмотрела на доктора, пытаясь узнать причину выбора именно этой картины.
Интуиция подсказывала, что в ней есть что-то невероятно важное для этого мужчины, основавшего целую новую философию среди себе подобных.
— В этой картине спустя годы я нашёл ответ на многие свои вопросы, — Карлайл взглянул на меня с отеческой нежностью.
Я не обидела его своим любопытством.
— Вампирское зрение совершенно, Белла. Я смог воссоздать оригинал даже лучше, чем видят его люди. Присмотрись…
Так он сам нарисовал картину?!
Я вновь внимательно вгляделась в полотно и скоро заметила странные проступающие линии. Будто призраки или лишние тени… Меня осенило:
— Ге написал эту картину поверх старой!
Карлайл кивнул.
— Бедные художники часто поступали подобным образом. Я заметил это сразу, но не знал сюжет первой. Мне стало интересно, и позже я даже попросил сделать мне копию каталога фотографий всех картин художника, — Карлайл кивком головы указал на один из выдвижных ящиков книжного шкафа.
Открыв его, я увидела потрёпанный альбом с инициалами Ге. Попросила доктора не подсказывать, подошла ближе к полотну и с азартом принялась сравнивать фотографии с еле заметными контурами, а когда нашла похожее и прочла название, ахнула:
— Милосердие… — вопрос и ответ картины очень гармонично сплелись в едином озарении. И правда… Что есть истина? — вопрошал обличённый властью казнить и миловать. Может быть, милосердие? Иисус — Спаситель истинный согласно Библии… А что есть Спасение, если не милосердие? Спасение себя и ближнего. Так просто. Милосердие…
Неужели это случайность? Даже мороз по коже от таких совпадений.
— Знаешь, в те годы я был как никогда одинок, Белла. Сомнения в том, найду ли я кого-то, кто сможет разделить мой образ жизни, мой выбор преследовали и угнетали меня. Мне надоело бродить одному. Встреченные мной соплеменники открыто выражали сочувствие, но задерживались рядом ненадолго, им становилось сложно находиться рядом со мной, и они, извинившись, признавались, что слишком привыкли охотиться иначе. Создать себе друга и насильно удерживать его от ошибок виделось мне самым большим, просто непростительным злом. Я не мог позволить себе забрать чью-то жизнь, душу, как когда-то забрали её у меня, и казалось, что единственная возможность избежать одиночества — примкнуть к какому-нибудь уже существующему клану, стараясь смириться с тем, что тебя не понимают. И вот, на распутье, я увидел эту картину. А потом и узнал, прочувствовал, увидел эту истину, особенно когда встретил сына… Я понимал, что иначе я не смогу спасти Эдварда. Его родители умерли у меня на руках. И он доживал свои последние мучительные часы. Всем сердцем я надеялся, что мой поступок продиктован милосердием, а не эгоистичным одиночеством, — он улыбнулся и внимательно посмотрел на меня. — По крайней мере сейчас этот поступок нашёл своё оправдание. Ты сделала его счастливым. Намного счастливее, чем когда он был человеком.
Я покраснела от скрытой похвалы Карлайла, понимая, что это счастье абсолютно обоюдное. Смущённо отвернувшись, я аккуратно убрала на место альбом с фотографиями. Но взгляд случайно зацепился за что-то блестящее на дне ящика. Протянув руку, я достала странное украшение:
— Какая тонкая работа… — поразилась, с интересом рассматривая старинный массивный кулон из серебра. Буква V была красиво перевита маленькими листочками и тончайшей, но прочной проволокой в виде виноградной лозы, а вместо сочных плодов маленькими каплями крови блестели тёмные заострённые рубины. Загадочное украшение…
Доктор поднял глаза от моих записей относительно новейших открытий в сфере лечения рака, которые стали известны мне в две тысячи девятом году. Когда я их передавала, я честно надеялась, что он не будет спрашивать меня об источниках. В конце концов ему известно, что я часто общаюсь со многими врачами…
— Это подарок Аро, — спокойно пояснил Карлайл. — Такие кулоны носят все члены клана Вольтури. Этим жестом он давал понять, что всегда рад видеть меня в их кругу, если я так и не найду последователей своей философии. — Его улыбка на мгновение стала горькой: — Он считал меня заблудшей овцой, которая рано или поздно примет свою сущность.
— Но в чём-то ваш старый приятель оказался прав. Вы так и не приняли свою сущность, — мягко улыбнулась я, не желая обидеть собеседника, и продолжила: — Вы думаете, что лишаетесь души, обретая бессмертие, но это бессмертие весьма условно. Помните, как у Канта? Про нравственный закон внутри нас? Разве вы что-то утеряли внутри себя, случайно превратившись в вампира, или когда выбрали этот способ питания? Мне кажется, что вы так и остались тем сыном священника, что каждый день пытался сделать мир вокруг себя лучше. Пусть человеческая память немного подёрнулась дымкой, однако свои эмоции, способность мыслить, любить, сострадать вы ведь не потеряли… Ваша душа долго металась в поисках места покоя, и вы создали его сами, не нарушая ни одного духовного запрета. Вы не убивали ни Эдварда, ни Эсме, ни Роуз, ни Эмметта. Вы дали им больше времени. Из милосердия. Как и многим людям, кого вы спасаете в больнице. Тогда в чём разница? Мне вообще кажется, что вы недооцениваете свои способности, — я задумчиво крутила меж пальцев цепочку кулона с первой буквой моего настоящего имени. — Я не представляю, каким образом вы один справились с Эдвардом, если утверждаете, что все вампиры поначалу неуправляемы. Он мог предугадывать каждый ваш шаг, был слишком силён, чтобы его скрутить, и слишком быстр, чтобы поймать. Но вы смогли удержать его от убийства в первые годы. Не силой, а морально. Вы привили ему не просто свои взгляды на питание, а ненависть к насилию и убийству. Ведь я знаю, когда появилась Эсме, Эдвард осознанно пошёл искать её бывшего мужа, Карлайл. Это была жажда мести за мать, которой женщина стала мальчику. Жажда крови была едва ли даже на втором месте…