Вообще вопрос денег не стоял особо остро, оказалось, что мой дедуля со стороны матери был небедным дядей, который зарабатывал на хлеб с чёрной икоркой брокерством. Роб Хиггинботам ушёл от бабушки Мери, когда Рене было четырнадцать. Развод был громким. Судьба после него у супругов была противоположной: мать Рене ушла в своё горе, три года почти не занималась дочерью, и была на грани самоубийства, но пьяный водитель прервал её жизнь первым, а Роб после развода уехал в Нью-Йорк, устроился брокером и жил припеваючи до самой смерти бывшей супруги. Отношения между отцом и дочерью до сих пор были натянуты, что не мешало моей матери принимать финансовую помощь от Роба. Мне про дедушку не рассказывалось, историю семьи я узнала, подслушав посиделки Рене с подругой.
Поэтому, когда мама открыла дверь голубоглазому дяде и приказала, а не попросила меня пойти в детскую, я улыбнулась и помахала импозантному дедуле рукой. Нахмуренные брови взлетели, и деда попросил разрешение хотя бы обнять меня, а мне, лисе, это только и надо было!
— А ты мой добрый дедуля, да? — ласково спросила хитропопая трехгодовалая я, глядя в знакомые глаза цвета неба.
Всё. Старика можно было лепить пластилином. Он бы не сопротивлялся. После я показала растроганному дедушке свою комнату, куклу, альбомы с рисованием, сшитые поделки, маленькую заначку из карманных денег, которая «подозрительно» пополнилась на сотку баксов после приезда дедушки, свои любимые сказки, которые тут же ему зачитала, и много всего-всего, что в один день возвело крепкий мостик между дочерью и отцом и между дедом и внучкой. Потому что, в сущности, деньги ничего и никогда не определили бы в жизни Рене. Конфликт нужно было решать теплом и любовью.
С тех пор дедушка многим нам помогал, а после некоторых моих метких и разумных замечаний, перестал вкладывать в рубль. Это он правильно сделал накануне развала СССР. Он же, не спрашивая, поставил с моей отмашки на Бразилию в 2002 году, так что на моём личном счёте теперь лежит и умножается кругленькая сумма, на проценты которой я живу последний год очень счастливым школьником, способным позволить себе любые курсы и кружки, а в перспективе — Гарвард. Но тьфу-тьфу-тьфу, пока только кружки.
Кстати, о них. Я и раньше себе в них особо не отказывала. Рене вкладывалась в меня по полной, но пока это окупалось. На балет я-таки пошла ровно в четыре, да ещё и умудрилась затащить туда Светку, аргументируя тем, что американским коровам до нас, русских балерин, как до Парижа на мамонте. Записались мы на упрощённую версию, где сильно нас не убивали, но, честно говоря, иногда я вскакиваю среди ночи от приснившегося прокуренного голоса миссис Харборд:
— Пятая позиция! Правую ножку в замочек! Пятка рабочей ноги соединяется с носком опорной ноги. Коленки вытягиваем до конца. Живот в себя! Корпус подтянут! Вы как сонные мухи!
Бррр… Через два года мы сбежали.
Бежали мы недалеко, ровно до соседнего корпуса бальных танцев.
Там, протанцевав четыре года и не особо напрягаясь после балета, мы завоевали пару призовых мест на региональном детском уровне и, дружно посовещавшись за вкуснейшим тортиком, поставили галочку в плане на жизнь напротив танцев, ушли искать себя в музыкальной школе. Света выбрала гитару, а я, отвергнув совет Рене по поводу фортепиано, трепетно взяла в руки скрипку. Этот инструмент всегда нравился мне…
По моим тогдашним расчетам скоро в Аризону должен был приехать Алекс, который был как раз известным в классических кругах скрипачом, и я надеялась, что таким образом я нашла бы повод повидаться с семьей. Прошлой семьей. Каково же было моё удивление, когда, мельком проезжая мимо знакомого адреса, накануне «их приезда» я увидела чужой дом. Абсолютно другой. И людей, счастливых, беззаботных. Но чужих. Уже вечером, устроив мозговой штурм себе лично, я поняла, что это совсем другой мир, схожий с нашим, но меня в нём быть не может. По всем законам физики. А если нет меня, нет моей дочери, внучки, возможно, даже Лёша погиб раньше. Таким образом, погоревав с неделю, никому ничего не рассказав, я провела траурную черту к своей прошлой жизни и навсегда перестала называть себя Валей, даже мысленно.
Тем более, жизнь Беллы Свон была куда интереснее предпенсионного существования бабушки Валентины. Занятия скрипкой были моей отрадой, и, хотя приходилось терпеть мозоли на руках да вечный синяк у подбородка, я не роптала. Через четыре года занятий мы со Светой получили гран-при на конкурсе в Калифорнии, и нам даже были обещаны всевозможные бонусы при поступлении в почти любой музыкальный колледж. Но после победы, дружно отпраздновав красивым маникюром, мы беспечно забросили инструменты, чем вызвали искреннее непонимание родственников и преподавателей.