– В какой степени соотносятся понятия – «образованность» и «интеллигентность»?
– На мой взгляд, образованность выше интеллигентности. Последнее – чисто русское понятие, его ввел в 60-е годы прошлого века литератор Боборыкин. Интеллигентами считались люди, болеющие за народ, при этом зачастую весьма полуобразованные. Множество, русских ученых XIX века интеллигентами себя не считали, но сколько они сделали для науки! Во второй половине прошлого века совершались великие путешествия Пржевальского, Козлова, Грумм-Гржимайло. Мы открыли целую страну – Центральную Азию, ставшую мостом между Европой и Китаем. Русские ученые вывели нашу науку в вопросе изучения внутренней Азии на первое место. При этом Пржевальский был офицер – и очень грубый. Козлов – тоже офицер. В семье Грумм-Гржимайло один – металлург, другой – морской офицер, третий – географ, занявшийся историей. Они были образованными людьми, но считать интеллигентами их в том смысле слова, которое придавалось ему в XIX веке, нельзя.
– В какой степени знание иностранных языков необходимо современному образованному человеку? Какими языками владеете вы сами?
– В настоящее время в принципе можно обходиться без знания иностранных языков, так как обилие квалифицированных переводов снимает необходимость изучения языков. Более того, в наше время попросту не хватает времени для изучения переводной литературы! В мое время переводов было мало. Так как в студенчестве, я заинтересовался историей азиатских кочевников, то первый язык, который я выучил, был французский. Французский я изучал и в университете, для практики разговаривал с мамой… Потом я выучил английский и таджикский. Когда я был в экспедиции в Таджикистане, я научился очень бодро болтать по-таджикски. Позже я освоил немецкий. Правда, встречаясь с немецкими коллегами, я говорю с ними все-таки по-французски.
– Мы много говорим о перегруженности современного языка науки. Конечно, без специальной терминологии язык науки не может существовать, но произошла, на мой взгляд, утрата способности к популяризации научных знаний. А ведь ученые прошлого были прекрасными популяризаторами. Как вы относитесь к этой проблеме?
– Расскажу историю, которой я был свидетелем. Она произошла у нас на факультете. Один геолог делал доклад для ученого совета о своих научных идеях. Доклад был перегружен таким большим количеством терминов, что… просто никто ничего не понял. Геологу предложили через две недели изложить то же самое, но чтобы было понятно ученому совету. На этом втором заседании я присутствовал. И опять никто ничего не понял, несмотря на то что доклад был заметно облегчен. Тогда, всплеснув руками, он сказал: «Я не могу без научной терминологии. Что же мне делать?». Я попросил слова: «Нет такой научной идеи, – сказал я, – которую нельзя было бы изложить обыкновенным разговорные русским языком – тем, что назывался в восемнадцатом веке «забавным русским словом». И в самом деле, наука не может обходиться без специальных терминов. Но означает ли это, что термин становится преградой к овладению знаниями? Вовсе нет! Я излагаю студентам абсолютно новую теорию – этногенеза. Естественно, я пользуюсь терминами. В частности, термин «пассионарность» проходит через весь курс, и они его запоминают. Словам «системный подход» я посвящаю вторую лекцию, несмотря на то что они более понятны. И третий термин «этносы» широко известен. Его знал еще Гомер, а в славянском языке он существовал как «языцы». И весь мой курс ограничен этими тремя терминами. Все остальное – беллетристика. Умению интересно излагать курс я придаю большое значение. Убежден: если человеку скучно, он не станет слушать. А если будет заставлять себя, то все равно ничего не запомнит. Поэтому студентам надо рассказывать так, чтобы им было интересно.