В 1945 году Марк Робсон снял фильм "Остров мертвых", вдохновленный картиной Бёклина. Главную роль в нем сыграл Борис Карлофф. Сюжет разворачивается на одном из греческих островов во время Первой мировой войны и рассказывает о том, что происходит между людьми, оказавшимися вместе из-за карантина; они мучаются подозрением, что некоторые из них — не мужчины или женщины, а вампиры. Эта лента — одна из одиннадцати частей серии низкобюджетных фильмов-ужастиков американской кинокомпании RKO, поручившей их производство Вэлу Льютону, американцу русского происхождения, чье настоящее имя — Владимир Левентон. Образованный, эксцентричный, разносторонне одаренный, Вэл Льютон разработал гениальную операцию. Официально фигурируя всего лишь как продюсер, он часто бывал и автором сценариев, и почти всегда ему принадлежала идея фильма и смелые повороты сюжета. Он, например, ввел в кино прием саспенса. Если под столом лежит бомба, говорил он, зритель должен об этом знать. Потому что главное — не взрыв, который длится мгновение, а страх, время, приближающее к развязке, невозможность предупредить героев и порождаемая этим паника. Его фильмы ужасов, надо отдать ему должное, созданы по мотивам романов Стивенсона, Мопассана, Шарлотты Бронте, вдохновлены знаменитыми картинами, песнями, стихотворениями Джона Джнна, Шекспира, трудами Фрейда и Гиппократа.
В кабинете у Фрейда тоже висела репродукция "Острова мертвых", об этом полотне писал и Юнг в связи со своим пациентом Генри, одержимым этой картиной.
Но самыми рьяными поклонниками были Ленин и Гитлер. Оба с одинаковым почтением склонялись перед тайной путешествия на ту сторону. Известно, что Ленин всюду возил с собой копию картины, даже в ссылке она висела у него в комнате. Гитлер, тот и вовсе приобрел один из вариантов, а именно третий, принадлежавший семейству Шён-Ренц, на аукционе в 1936 году. Следы этой картины пропали больше чем на тридцать лет. Она исчезла из бункера после падения Германии и вновь обнаружилась в Берлине в конце семидесятых: ее подарил Музею современного искусства человек, пожелавший остаться неизвестным. Говорят, это был русский, старый генерал, взявший "Остров мертвых" себе на память и хранивший его втайне от всех, пока он ему не надоел.
Арнольд Бёклин родился в Базеле в 1827 году. Жил в Риме, а потом, после долгих лет кочевой жизни, в 1870 году обосновался во Флоренции. Здесь в 1880 году он и написал первый вариант своего самого знаменитого полотна.
Говорят, что на создание "Острова мертвых" его вдохновило английское кладбище во Флоренции.
Достоверным фактом является то, что здесь похоронена его дочь, умершая в возрасте семи месяцев. Это было последнее захоронение на кладбище, в 1877 году. Склон холма невелик, и его пространство занято полностью. После умершей малютки на кладбище захоранивали только урны с прахом. В буклете, который дала мне Джулия, помимо краткой истории имеется информация, как оказать финансовую поддержку реставрационным работам. Кладбище умирает. Как ни гротескно звучит эта фраза, но она точнее всего отражает действительность. Кладбище много лет стояло закрытым и заброшенным, и сегодня надгробия пришли в удручающее состояние. Джулия Болтон Холлоуэй ведет ожесточенную борьбу за то, чтобы здесь начались реставрационные работы. Она создала и сайт английского кладбища, великолепно оформленный и весьма познавательный.
Это дело — для сильных духом. Не проще, чем попытаться торговать пивом в Кьянти. Во Флоренции, городе-музее, вряд ли у кого-то найдется время на маленькое кладбище вдали от туристических маршрутов, изображений которого не найти не только на фартуках и футболках, но даже на открытках.
Но Джулия отважна, ей несвойственно равнодушие, с каким относятся итальянцы к самим себе. Она напечатала небольшой тираж сборника стихов Элизабет Браунинг "Сонеты с португальского", который можно приобрести за пятьдесят евро. Самые щедрые за двести пятьдесят евро могут унести домой слепок сплетенных рук Элизабет и Роберта.
Она расспрашивает меня о моей книге. Я рассказываю, что речь в ней пойдет о Флоренции. А еще о том, что все началось с моего отца и со старой свадебной фотографии моих родителей.
6. "Non omnis moriar"
В 1895 году Бёклин приобрел виллу Белладжио под Фьезоле, где жил до конца своих дней и умер 16 января 1901 года.
Похоронен он был на евангелическом кладбище Дельи-Аллори на улице Сенезе. Оно столь же необъятное, сколь компактно английское кладбище. Кажется, оно будет и дальше разрастаться, пока будет кого хоронить. Чем больше ты отдаляешься от центра, тем проще становятся могилы. Последние — лишь земляной холмик с крестом. Но больше всего поражает здесь пустота.
Походив по кладбищу Дельи-Аллори, я выяснила: вот уже примерно тридцать лет, как мужчин и женщин хоронят по отдельности. Почти не встречаются больше плиты с именами мужа и жены и их улыбающимися фотографиями. Нет и эпитафий, оставленных вдовами и вдовцами почившим супругам. Как будто больше нет супружеских пар, но, возможно, просто серийность союзов, в том числе и брачных, породила проблему bon ton[18] на кладбищах. Даже в смерти не избежать вопроса "с кем". С кем провести Рождество, с кем поехать в отпуск, с кем пойти на выступление дочери в танцевальной школе, с кем поговорить по душам. С кем рядом упокоиться — последний вопрос, на который, судя по тому, что я увидела здесь, мы не в силах дать ответ. Тогда лучше поодиночке, мужчины и женщины.
"Non omnis moriar" написано на надгробном памятнике создателю "Острова мертвых". Как над входом в мастерскую Ринальдо Карниело. Уходит ввысь широкий ствол колонны, на которую водружено подобие кадильницы.
По адресу улица Ариосто, 16, сразу за Порта-Сан-Фредиано, расположено монументальное еврейское кладбище. Это уже Diladdarno, то есть левый берег реки. На расстоянии нескольких метров по воздуху от американского консульства. Открыто оно только в первое воскресенье месяца, но стоит попытаться туда попасть. С трех сторон его окружают дома, над ним витают ароматы котовника и дикой мяты с тонким запахом, которая идет в грибные блюда. Она растет здесь, никем не саженная, пробиваясь меж беспризорных львиных лап. Надгробия кривые и покосившиеся, кажется, они выросли из-под земли и потом подвяли с одного боку. Выделяется несколько монументальных склепов, в том числе часовня семейства Леви пирамидальной формы, как египетская гробница. Открытое в 1777 году, кладбище действовало до 1870 года. Теперь имеется другое, в районе Рифреди.
Странная у нас привычка снова делиться после смерти по религиозному признаку. Города больше не имеют продиктованной религией географии. Мы живем, перемешавшись друг с другом, но нашим телам суждено покоиться по отдельности. Именно когда нам следовало бы во всем уравняться.
Я долгое время прожила рядом с английским кладбищем. В детстве хотя бы раз в день проезжала мимо него на велосипеде. Мне нравился этот островок. Я не могла уразуметь, что это за место, его название мне мало что объясняло. Нигде больше не было французского или немецкого кладбища.
Пока я не начала писать эту книгу, я сюда ни разу не заходила. У меня было ощущение, что на него лучше смотреть с дороги, пока стоишь на светофоре. Оно представлялось мне камеей в дорожной оправе, ювелирным украшением, оставленным здесь неведомым великаном. Снизу оно всегда казалось совершенно безлюдным, и это мне очень нравилось. Быть может, из-за его овальной формы, из-за расположения между двумя дорогами с оживленным движением. Но я никогда не задумывалась о том, что у опоясывающей его ограды где-то есть ворота и что они могут быть открыты. Для меня это было место обитания мертвых, да к тому же англичан. Так далеко от моей жизни, что трудно себе даже вообразить.
Моя самая любимая подруга умерла, когда мы обе были детьми, ее похоронили на кладбище Сан-Миньято. Позади самой красивой в мире церкви, которая открывается взору из любой точки города, стоит только поднять глаза. С мостов ночью она виднеется рядом с луной, между деревьями. Но кладбище то не такое красивое. То есть может быть и красивое на некоторых участках. Но когда я ходила проведать подругу, оно мне казалось кошмарным — не столько из-за горьких ощущений, сколько из-за царящих там тесноты и беспорядка. Могилы расположены вплотную одна к другой, и на них вперемешку висят гроздья живых, пластиковых и засохших цветов. Я ненавидела эти тесно стоящие плиты и лица с фотографий, которые, казалось, косились на соседей недобрым взглядом. Я представляла, как покойники пихаются локтями в наше отсутствие. Или, пользуясь моментом, пока никто их не оплакивает, раздвигают плечи, подталкивают друг друга, чтобы отвоевать себе побольше места. Первое время я не раз принималась плакать на могиле подруги, и мне было неприятно, что какой-то тип, стоявший неподалеку, слышал, как я шмыгаю носом и что-то нашептываю. Ясно, у него там свой покойник и свое горе, раз он там стоит, но я не чувствовала никакой солидарности с ним. Я ощущала, будто он вторгается в мой мир, как если бы мне пришлось мыться на виду у незнакомого человека, сидящего на бортике ванны и глазеющего на меня.