Два, а то и три часа кряду они все дружно таскали мимо меня всякий хлам, а я сидела на своём стуле, всем корпусом преграждая доступ к своим вещам.
Женщины ко мне не лезли, получив один раз указание в эту комнату не соваться. А вот их дети несколько раз пытались задурить мне голову и прорваться сквозь кордон. Может, им бы это и удалось, если бы я чувствовала себя чуть получше и могла подняться на ноги. Но я упорно сидела поперёк дверного проёма. Всё потому, что с каждой минутой не становилось всё хуже и я все силы полагала на то, чтобы хоть на стуле удержаться, не упасть.
В конце концов в доме не осталось почти ничего. Только пластиковое ведро, веник с совком, найденные под тумбочкой абсолютно новые пластиковые тапочки, снабжённые магазинной биркой и старый, неподъёмный трёхстворчатый шкаф типа «хельга».
Пашка на своём фургоне отвёз всё, вынесенное из дома, туда, куда ему указали цыганки. Очень недалеко, от нас буквально в двухстах метрах, но об этом я узнала значительно позже. А потом та самая цыганка, которая морочила мне голову, явилась требовать денег. Они работали, их трое и каждой надо дать по пятьдесят левов.
От такой наглости я аж опешила. Начиналось-то всё с того, что они будут работать за возможность забрать железо! Кстати, как я потом выяснила, это было для них выгодно. Потом я прикинула, что за ночёвку двоих с нас берут по десять левов в сутки, а двести левов в месяц хватает на еду одному человеку. Платить за два часа работы такую прорву у меня рука не поднималась.
Пашка тоже возмутился. Сказал, что сам станет торговаться. В результате сошлись на том, что заплатим им по тридцать левов, всего девяносто. Денег было жалко, но я не очень переживала. Зато дом расчищен, в нём можно начинать работы.
Все, кому мы впоследствии об этом рассказывали, хватались за голову и уверяли, что мы переплатили и цыганки вообще должны были удовлетвориться полученными вещами и железками. При этом в большинстве своём те, кто такое говорил, видели, что происходит. Приезд новых людей в село привлёк внимание и свидетелей было полно.
Хотелось им сказать: где же вы раньше были, люди добрые? Почему не подсказали?
Потом я поняла: никто не хотел связываться с цыганами.
Когда Пашка отдал цыганкам деньги и выпинал их за ворота, я наконец поднялась. Решила, что пора закрыть дом и съездить подкрепиться. Шатаясь, сошла с крыльца и вдруг меня вывернуло наизнанку, еле успела наклониться, чтобы не замарать одежду.
Это уж точно нельзя было списать на акклиматизацию.
Дома в такой ситуации я легла бы на диван, укрылась пледом и отдохнула часов несколько, а тут... Дом стоит, но где диван? Пока что он стоял, прислонённый к стене, в разобранном виде.
Сын посмотрел на меня и принял решение: сейчас мы поедем в ту халупу, которую сняли, я полежу чуток, а он прикинет, какие стройматериалы нам нужны срочно, а какие могут подождать. После чего мы поедем в Ямбол, купим то, что позволит начать работы, а заодно еды и каких-нибудь лекарств.
Я с ним согласилась, несмотря на то, что одна мысль о том, что придётся куда-то ехать повергала меня в панику. Но разлёживаться было некогда.
От лекарств я наотрез отказалась, потому что поняла, что со мной. Незадолго до отъезда я слышала, как мой сын разговаривает со своим приятелем, который заболел точно так же. Слабость, затем рвота, после неё понос в течение двух суток и в конце концов полное выздоровление. В поликлинике этому другу поставили диагноз: ротавирусная инфекция.
Когда мы сидели в словацком пансионате под названием «Медвед» и пили пиво, Паше позвонила его жена и пожаловалась: она заболела. Сначала была страшная слабость, такая, что пришлось уйти с работы и ехать домой на такси. Дома её вырвало, а часа через три, когда наступила ночь, пронесло.
Через два дня они с Пашкой созванивались уже из Ямбола, она оклемалась, вышла на работу и чувствовала себя хорошо.
Судя по всему, у меня то же самое.
На всякий случай я выпила таблетку сульгина и полежала примерно час, пока Павел производил свои подсчёты и определял стратегию нашего ремонта.
Он долго думал и считал, прикидывая, с чего начать и какие материалы использовать. Наконец сказал, что начнёт с постройки бани, то бишь санузла. Сделает её из гипсокартона, который потом снаружи оштукатурит, а внутри обошьёт пластиковыми панелями. Как только баня вчерне будет готова, туда можно будет подвести воду и сделать канализационные отводы. Сейчас купим необходимый гипсокартон и профили, а потом видно будет.
Ограничивала нас не грузоподъёмность фургона, а простая нехватка денег. Карточка к моему счёту, открытому в Болгарии, на котором лежала приличная по здешним местам сумма, достаточная для ремонта, зависла где-то между Бургасом и Ямболом. Местное отделение обещало её доставить через пять дней, а пока следовало довольствоваться тем, что лежало на карточке привезённой из Москвы. Там после всех наших дорожных приключений и трат оставалось всего около пятидесяти тысяч. Рублей, естественно.