— Хорошо. Тогда, в среду, послезавтра, я жду вас обоих на одиннадцать утра. Договорились?
Вера снова закивала. Александра взялась что-то писать на бланках, одновременно попросив пациентку:
— Вера, ещё минутку потерпите: напишу вам список витаминов и поддерживающих препаратов. Вам это нужно заранее купить, чтоб начать принимать по описанной мною схеме уже с завтрашнего дня.
Вера тихонько сидела, глядя на порхающую поверх бумаги руку женщины, уже почти сотворившей для неё чудо. Своей рукой она прикоснулась к животу, словно уже чувствовала там новую жизнь.
— Посмотри на неё. — вновь обратился Евгений к мальчику. — В ней столько любви. И в тебе — тоже. Если она будет любить тебя любого, не смотря на твою болезнь, если будет стараться сделать самым счастливым каждый твой день, неужели ты способен лишить её той единственной радости, которую только ты и никто больше уже не сможет ей подарить? Ты же знаешь, что если мы испортим зародыш ещё в чашке, Павел во второй раз не согласится пойти ей навстречу.
Мальчишка повернул к Ангелу заплаканное лицо и насуплено ответил, всё ещё цепляясь за свои детские страхи:
— С другим попробует.
— У неё больше никого не будет. Возраст не тот.
— Не говори так! Она красивая, моя мама. Обязательно ещё будет с кем-то.
Евгений почувствовал маленький укол радости и надежды где-то у себя внутри. Ещё немножко дожать, и мальчишка передумает.
— Твоя мама — очень красивая! И очень нежная. И эту нежность она может дарить тебе, каким бы ты ни был. Для неё ты всегда будешь самым лучшим и самым любимым. Но, если в этот раз ничего не получится, а во второй раз Павел откажет ей, — она сломается и больше никогда не предпримет попыток ни прийти в этот кабинет, ни в какую другую больницу. И навсегда, слышишь, смотри на неё и понимай, что навсегда она останется несчастной и одинокой.
Мальчишка заплакал ещё сильнее, не выдержал — встал и подошёл к женщине, что сидела через стол от Александры. Положил свою левую здоровую ручку поверх её руки, всё также в надежде лежащей на животе. Он посмотрел ей в глаза, обвёл взглядом всё лицо, и не было в этих глазках сейчас ни злости, ни обиды. Он смотрел на маму, которая его уже любила и похоже, отвечал ей тем же. Евгений ликовал!
— Ты можешь выбрать, чем станешь для той, что так мечтает о тебе: наградой и поддержкой, опорой в жизни за всё пережитое или тем, кто оставит её угасать в одинокой, пустой, страшной старости.
И мальчик не выдержал, упал на коленки, щекой к животу женщины прижался, ручками тело её обхватил и закричал:
— Нет! Нет! Моя мамочка, я не оставлю тебя одну. Я, я всегда буду заботиться о тебе!
Александра протянула Вере бланк с рецептом. Женщина положила его в сумочку и, цветущая, побежала в аптеку.
Глава 15
1990 г.
Саша регулярно справлялась о течении беременности всех своих пациентов. Но была одна, которая волновала больше других. Беременность Веры проходила тяжело, она почти всё время вынуждена была проводить на больничном, и к тому моменту, как пора было уходить в декретный отпуск, даже на предприятии, где Вера работала, вздохнули с облегчением. По крайней мере, теперь у них на год как минимум, можно поставить стабильную ей замену, а не искать выход из ситуации через каждые три недели. К тому же, последнее УЗИ показало, что плод лежит неправильно, да ещё как-то неестественно у него повёрнута правая рука. Но что-либо делать было уже поздно, до родов не больше двух месяцев. Когда ещё в самом начале срока Вере предложили сделать аборт из-за частых обмороков и попробовать подтянуть здоровье, чтобы потом снова попробовать, она категорически отказалась. Настаивала, что всё вытерпит, а такого долгожданного ребёнка убивать не будет.
Зная Верину ситуацию с мужем, точнее с бывшим мужем, который и был отцом того мальчика, которого её пациентка носила под сердцем, Саша не удержалась и однажды попросила его встретиться. Павел был удивлён и расстроен, и даже, казалось Саше, чуть не винил себя, что Вере так сложно приходится. Оказалось, она ничего ему не говорила о своём состоянии. Всё, что сказала, — зачатие прошло успешно. А когда он несколько раз звонил ей и спрашивал, чем помочь, всегда отвечала, что у неё всё хорошо, что ей здорово помогает сестра, всё есть и его, Пашу, она видеть не хочет.
— Ты только не обижайся, — сказала ему Вера в последний разговор, — пойми просто, что мне очень сложно и больно будет тебя увидеть. Да и твоей семье не понравится, если они узнают, что ты меня навещаешь. Ты не переживай, у нас всё хорошо. А сам — не приходи.
И после того раза он даже не звонил ей. Хотя хотел. Не обрёл Павел гавани в новом месте. Вроде всё нормально, жена хорошая, спокойная, дочь — красавица маленькая, а на душе — горько. Часто он мыслями к Вере убегал, только уже не такой он был теперь, как в молодости, уже не мог прийти к ней после всего и бесстыдно так в глаза посмотреть, зная, что примет, не прогонит.
У доктора он узнал, когда рожать Вере и сам пришёл её из роддома забирать. Набрался смелости, сцепил зубы, не обращал внимания на яд, лившийся на него без стеснения со стороны Вериных родственников, и стоял под дверью роддома, возле машины своей, ждал, когда выйдет. И снова дрогнуло внутри, когда она, худющая, в отличие от большинства разродившихся, бледная, показалась на ступенях. Сама выглядит так, словно её пытали там, в стенах этих, несколько месяцев, а в глазах — такой блеск, такое счастье, что от этого и у него дыхание перехватило. У Веры улыбка с лица исчезла, когда Павел подошёл с букетом и, отодвинув в сторону сестру, забрал свёрточек голубой себе, а ей цветы вручил. Коротко так отрезал:
— Я тебя сам домой отвезу.
Сестра с матерью чуть взглядом его не убивают, уже медсёстрам рассказывают, какой негодяй он, как бросил её, и чего теперь припёрся? А Паша и не смотрит на них, только на неё и ждёт ответа. И Вера согласилась.
Когда уже дома были, родственники, мать и сестра, никак не хотели понимать, что им пора бы уйти уже. Пришлось Павлу всё-таки напором их проводить. В это время Вера кормила сына и не сразу заметила, как он остановился и замер на пороге. Любовался ею и тем комочком, что на руках эта женщина держала. Лишь когда она на него взгляд перевела, Павел от косяка оттолкнулся, возле жены бывшей на колени упал и попросил:
— Вера, прости меня. Если можешь, прости и прими обратно.
И она приняла. Она всегда так делала. Потому что любила его любого.
***
В этом году у Саши умерла мама. Эти похороны она навсегда запомнит до каждой мелочи. Потому что нить с прошлым словно оборвалась. Саша стояла на кладбище возле могилы и думала о том, что ей некуда больше приезжать. Этот дом в таком родном Жоведе, средь лесов затерявшемся, теперь уже не её. И не в наследстве дело, а в атмосфере, в том, кто именно её тут всегда ждал. С сестрой у них, конечно, хорошие отношения и приезжать к ней в гости Саша будет. Только вот разница в чём: в гости, не домой.
Иван обнимал жену, успокаивал. Старался помочь, чем может. А Евгений на лавке возле забора сидел. Как когда-то. Смотрел в небо, не видно звёзд ещё, и вспоминал, как тогда с Марией тут говорили. Как больно было, когда Саша, его Саша, за Илью пойти согласилась. Как через силу себя заставил отпустить её, к Илье подтолкнуть. Всё также видно лес с этого места. Голову повернул — вон дом Марии. Его перестроили, не узнать. Много раз он видел тех, кто теперь там живут, ведь Саша маму с сестрой часто навещала. Только для него он навсегда останется домом Марии. Все чувства, что тогда испытал, до сих пор в нём живы. У Ангелов хорошая память. Он рад, конечно, что у Саши теперь Иван есть, и что счастлива она с ним. И не рад тоже. Это не ревность — сожаление. О том, что ему никак не быть на месте Ивана. Несправедливо. Не только в его любви дело, — знал, что и она не забыла. Отвлеклась, переключилась, земное счастье почувствовала, но глубоко где-то в ней всё равно его образ так и остался единственным. Недостижимым. Мечтой трепетной, о которой сама себе думать запрещала.