Ян следует рядом бесшумной тенью. Даже это молчание, в котором мы двигаемся на блеск огней колеса обозрения, напоминает тот первый раз. Кажется, Григорьев никогда не был любителем зря болтать языком. Он - человек действия, прочесть которого можно лишь по его поступкам.
Когда мы подходим к колесу, Ян с удивительной легкостью, словно мальчишка-подросток запрыгивает в него первым и галантно протягивает мне руку:
- Разреши тебя пригласить, Марго.
- Рита, - вырывается в ответ как-то само собой. Удивленная собственным порывом, я добавляю:
- Хочу побыть сегодня просто Ритой.
- Рита… - повторяет Ян с улыбкой и я неуверенно, словно действительно в первый раз, вкладываю свою ладонь в его.
Колесо медленно трогается с места, а я неожиданно ощущаю такую легкость, словно вместе с отрывом от земли с души слетает вся тяжесть, делая меня саму какой-то воздушной и невесомой.
- Знаешь, что мне всегда в тебе нравилось? - неожиданно спрашивает Ян.
Он стоит позади меня. Мы не соприкасаемся ни в единой точке, но его голос звучит так глубоко, так интимно, что мне кажется, будто все пространство кабины заполнено им. Как всегда был им одним заполнен мой мир.
- И что же? - спрашиваю, стараясь говорить ровно.
- Твоя непосредственность. Простота. Свежесть, которую ты привнесла в мою жизнь.
Я резко оборачиваюсь к нему. Возможно, он хотел сказать нечто приятное, но его слова обжигают, как кипяток.
- То есть все то, чего во мне не осталось? - уточняю с усмешкой. - Что ж, это многое объясняет.
Тяжелые, но удивительно нежные руки опускаются на мои плечи, властно сжимают. Он уверенно чеканит в ответ:
- Осталось. Просто ты сама об этом забыла.
Опустив голову так, что волосы падают на лицо, скрывая его от постороннего взгляда, я негромко смеюсь. Огромного труда мне стоит не задать вопрос, который буквально прожигает язык своей горечью.
- Ты бы и сам не хотел, чтобы рядом с тобой была неуклюжая простушка, - отвечаю Григорьеву, снова поворачиваясь к стеклу кабинки, за которым проплывает в вечерних огнях панорама города, зеркально отражающаяся в речных водах.
- Я полюбил именно эту простушку, - говорит он обезоруживающе. Но следующая фраза все портит:
- Меня трогало в тебе все. Даже твоя наивность…
Мои ладони отчаянно впечатываются с размаха в стекло. О да, я могла представить, как его устраивала моя наивность! Как легко было мне лгать и знать, что поверю всему. Как легко манипулировать моей слепой преданностью!
- Я сказал что-то не то? - уточняет он и в голосе слышится тревога.
Резко начавшийся дождь избавляет меня от необходимости отвечать. Он остервенело молотит по стеклу, порождая внутри какую-то отчаянную тоску и чувство полной безнадежности, от чего хочется выть в голос, но глаза остаются болезненно-сухими.
- Спасибо за вечер, - говорю, когда колесо останавливается.
Ян не отвечает. Молча выходит из кабинки, помогая мне спуститься. И только когда влажная от дождя трава касается ног, Григорьев ловит мой взгляд и произносит:
- Это еще не конец.
От обещания в его глазах снова прошибает дрожь. Инстинкт самосохранения буквально бьет тревогу, но та самая наивная Рита внутри меня его игнорирует. Принимая протянутую руку, я доверчиво следую за Яном в неизвестном мне направлении. Снова.
Но жалеть об этом стану только завтра.