Это только позже я понял, что секретарь райкома попросту решил устроить показательную порку для новичков, а в тот день я был буквально раздавлен. В большом кабинете на четвертом этаже райкома за массивным столом сидел еще молодой холеный мужчина в массивных роговых очках и с брезгливым видом листал наши проекты, а мы остались стоять, как нашкодившие котята.
Бегло пролистав оба, он презрительно отбросил их в сторону и сердито насупил брови. О проектах он сказал только, что они «слабые» и в них мало «негатива». А затем последовал разнос, который мог относиться к кому угодно, но только, как я считал, не ко мне. Чего стоила, например, фраза о необходимости представлять проект постановления за месяц до заседания бюро. И это с пафосом произносил человек, который еще несколько дней назад чуть ли не упрашивал меня переходить в райком.
— Николай Петрович, но я работаю в райкоме еще меньше недели, — робко пытался возразить я.
На что последовал суровый ответ, что это совершенно никакого значения не имеет.
Одним словом, разыгрывался вечный сюжет басни Крылова «Волк и ягненок», только нас было два ягненка. Выйдя из кабинета начальника в весьма подавленном настроении, мы отправились в свою «камеру». Я позвонил Михалычу и сообщил, что вынужден добавить в проект «негатива».
Заседание бюро райкома с моим вопросом прошло довольно гладко. После выступления секретаря парткома Колоколова перешли к прениям.
— Игорь Николаевич, — сказала Петрова, — тут организационный отдел (имелся в виду я) подготовил проект постановления, в котором отмечается ряд недостатков в организационно — партийной работе. Надеюсь, Вы согласны с ними?
Лицо секретаря парткома пошло пятнами. Этот еще молодой, амбициозный человек, кстати, так же, как и Драч, выходец из комсомольских вожаков, скоро уйдет в ЦК, но сейчас ему приходится оправдываться:
— Да, Татьяна Георгиевна, мы знаем о своих недостатках и отмечали их на заседаниях парткома.
— Ну, вот и хорошо, если знаете, — подвела итоги Петрова, — отдел райкома проделал хорошую работу, надеюсь, члены бюро не возражают против принятия постановления в целом? Всем спасибо.
Утешение
От неприятностей, мой друг,
Никто не застрахован.
А ты не Моцарт, не Мальбрук,
Не Брут и не Бетховен.
Неси свой крест. Не суетись.
Нашел предмет для вздохов!
Ведь тот ручей — еще не Стикс,
Пригорок — не Голгофа.
Я довольно быстро усвоил немудреные, в общем-то правила игры: на заседании бюро хвалить было не принято, а все недочеты в работе института или предприятия нужно было объяснять недостатками партийного руководства.
После этого мне не составило труда подготовить еще пару вопросов на бюро с общими отчетами парткомов крупных институтов. Группа НИИ, которую я курировал, была самой многочисленной в районе. В других условиях, наверное, мне было бы сложно работать с секретарями парткома, но с большинством из них я был знаком, еще работая в парткоме Института. Поэтому меня воспринимали как равного и даже сочувствовали, потому что аппарат райкома воспринимался, как низшее звено партийного руководства, до крайности бюрократизированное и мелочное, каким, в сущности, он и был.
С некоторыми секретарями у меня складывались вполне дружеские отношения. Кубарев Юрий Александрович, был секретарем парткома того «почтового ящика», в который я пришел на работу молодым специалистом. Он прекрасно знал и Квадр-Градского, и все дела бывшего моего отдела. К тому же и Миша Долохов работал в том же институте до того, как уйти заведующим райкома комсомола. Поэтому Кубарев приходил к нам в «камеру» как к своим людям и не стесняясь выкладывал, что он думает о нашем руководстве. Правда, Петрову он, кажется, уважал, но только ее одну. Он жил совсем близко от меня, на улице Панферова. И после совещаний в райкоме мы иногда возвращались домой вместе. Он был уже довольно пожилой, по тогдашним моим меркам, поэтому я совсем не удивился, когда он перешел на работу в ЦК.