Подставили подножку,
Сказали на дорожку:
— Ступай-ка вниз с вершинки,
Считай себе песчинки!
Веселая пришла пора…
Как жаль, что это не игра.
Значительную часть этого времени пришлась на время моей работы в должности замзава орготделом, в задачу которого входила организация различного рода мероприятий.
Очень скоро мне понадобилась папочка с жутковатым названием «Похороны». На самом деле в ней ничего страшного не было. Здесь были пришпилены два листочка: один с обычным для праздничных колонн количеством, а другой — с усиленной разнарядкой — на пять и на семь тысяч соответственно.
Кто бы мог подумать, что скоро эту папочку мне придется доставать часто, даже очень часто, просто неприлично часто.
Я формировал и выводил районную колонну, все по высшему разряду.
И так шли район за районом колонны москвичей, почти безучастные к смерти своих вождей и военачальников. Мы маршировали по Красной площади под звуки траурных маршей, вслушиваясь в рыдания труб и стоны литавр, и от этого жутковато становилось на душе, как будто в предчувствии того, что не только дряхлеющее Политбюро, и его верных маршалов, но и всю великую страну ожидает вскоре безвременная кончина.
Таился ли в этом злой умысел, или это была насмешка Истории, но только могучая Империя никак не могла выбрать себе руководителя, который, возможно, сам того не ведая, а, может быть, все прекрасно осознавая и только делая вид, что выбирает лучший путь, на самом деле поведет страну на край бездны.
Мое основное ощущение того времени — какую-то фатальную безысходность — я постарался передать в коротеньком стихотворении, которое я вынес в эпиграф.
А как иначе можно было воспринимать события, когда в течение двух лет успели скончаться целых три Генеральных секретаря ЦК партии. С болью, насмешкой, досадой на собственное бессилие у тысяч и тысяч молодых здоровых людей, которыми управляли немощные старцы, ничего уже не желающие и навряд ли осознающие свое положение.
И вот, наконец, избрали-таки нового Генерального, почти молодого, хоть и со странноватым южнорусским акцентом, но способного изъясняться совсем без бумажки, и произносящего совсем не трафаретные: «перестройка», «ускорение», «гласность». Правда, очень скоро, сразу после объявления компании по борьбе с пьянством, пришло отрезвляющее предчувствие: «опять не туда!».
Анекдот тех лет. Его рассказывал Володя Каримов, заведующий отделом науки райкома. Володя умел дружить с вышестоящими товарищами из горкома, так что можно считать, что это был анекдот откуда-то «сверху».
Гонится Лиса за Зайцем. Заяц свернул перед березой, а Лиса в дерево со всей дури и влетела.
Заяц подходит к Лисе и с усмешкой так говорит:
— Ты кума ускориться-то ускорилась, а вот перестроиться забыла.
Видно, чувства юмора у некоторых товарищей еще хватало.
Новый первый
Первой ушла Петрова. Она уходила на высокую должность в Верховный Совет РСФСР, как говорили у нас, — «на Россию». В то время это было еще весьма условное образование «Россия», потому что у нее не было ни автономных органов управления, ни партии, ни других атрибутов власти — все это заменяли союзные структуры.
Татьяну Георгиевну я увидел еще только один раз, по телевизору, в начале девяностых годов, на открытии съезда народных депутатов РФ. Слово предоставили депутату от какого-то северного округа. И вдруг я увидел Петрову, которая хорошо поставленным голосом произнесла следующую фразу:
— Мне, как представителю коренных народов Севера….
Большой неожиданностью для аппарата было назначение на должность первого секретаря райкома Бирюкова Владимира Александровича, работавшего до этого секретарем парткома крупного оборонного завода, а затем председателем Исполкома райсовета. Самовлюбленный, честолюбивый и, скорее, хитрый, чем умный, и вдобавок, на редкость косноязычный. Его за глаза называли «Дуче» и откровенно недолюбливали.
На собрании аппарата мне, как секретарю партбюро, пришлось выступить с небольшим прощальным словом, в котором я даже не пытался скрывать сожаления. На мой взгляд, Петрова была сильным руководителем, уравновешенным и объективным, гораздо более «мужским», чем мог быть тот же Бирюков, и дальнейшие события показали, что, в общем, в своем предчувствии я не ошибся.
Перова взяла с собой из аппарата только одного человека: Сагалова Александра Сергеевича, заведующего общим отделом. Лучшей кандидатурой на роль нового заведующего была Королева Ирина Николаевна, но по каким-то соображениям ее не желали утверждать в горкоме, что обернулось для нее нервным срывом и последующими длительными больничными в связи с болезнью легких.