Появился какой-то смысл.
О том, какой будет практический результат от моей работы, я даже не задумывался.
Я писал и во всем советовался с руководителем моего диплома Виноградовым Владимиром Александровичем. Он, как мне казалось, поддерживал меня во всех моих начинаниях. Я еще подумывал: какой хороший человек достался мне в руководители. И мысленно даже сравнивал его с другим философом, моим наставником в студенческие годы — Алексеевым.
Правда было одно «но». Алексеев прекрасно вел свои занятия и увлекал студентов. А однажды, в виде исключения, я пришел на лекцию к Виноградову и был разочарован. Он читал страшно занудно и еще бестолковее, чем другие.
Но меня почему-то не смутило это несоответствие между его лекциями и поведением со мной. И только после нашего выпуска из ВПШ, мой приятель Миша Долохов открыл истинное лицо моего наставника. Оказывается, руководитель регулярно «стучал» на меня в горком и райком. Миша знал, что говорил, ведь он был зав. сектором кадров райкома.
Тем не менее, я с отличием окончил ВПШ, и даже поступил в аспирантуру. Я продолжал работать над своей темой, но с руководителем мне опять не повезло.
Он оказался бывшим работником ЦК партии. После знакомства с моим опусом у него даже глаза побелели от страха, и в дальнейшем он шарахался от меня, как от прокаженного.
Но я все-таки настойчиво пытался получить профессиональный отзыв о своей работе. Однажды я попросил секретаря парторганизации НИИ труда найти грамотного специалиста по моему профилю и дать ему мою работу для оценки. Солидная, уважаемая мною дама сказала, что у них есть один такой специалист, но, скорее всего, читать мои бумаги он не станет, так как в прошлом уже пострадал за свои убеждения и работников аппарата он терпеть не может.
Но я настаивал и спустя некоторое время меня попросили приехать к ним в институт. Специалист оказался болезненного вида мужчиной лет за пятьдесят. Он подержал в руках уже довольно увесистую папку с моими бумагами, затем положил ее на стол перед собой и сказал, что очень внимательно все прочел.
— Вы очень аккуратно и логично все излагаете, — сказал он, — но отдаете ли вы себе отчет в том, какие выводы должны последовать из вашей работы?
И дальше, видя, что я молчу, продолжил:
— Неминуемое падение этого строя.
Я мог бы ему возразить, что в мои намерения не входит падение строя, а предлагается его реформирование, но я не стал дискуссировать на эту тему, поблагодарил его за внимание и откланялся.
События, которые произошли в последующий год-полтора хорошо всем известны.
Они избавили всех нас от необходимости переживать о торговом дефиците, который скоро стал поистине тотальным, а переключиться на раздумья о дефиците совести и чести у наших руководителей, а это, как известно, категории уже не экономические.
Пименов
Через пару лет работы в райкоме меня избрали секретарем партбюро аппаратов РК КПСС и РК НК. С той поры в дополнение к своей основной работе в течение нескольких лет на мою долю выпала ежемесячная подготовка партийных собраний.
Уже много лет спустя я иногда просыпался среди ночи в холодном поту при мысли о том, что не провел в срок очередное собрание. Собственно говоря, проведением рутинных собраний работа партбюро аппарата и ограничивалась, только однажды нам пришлось разбирать совсем не тривиальное дело.
Как-то раз первый секретарь райкома Бирюков пригласил к себе меня и членов партбюро аппарата и поручил разобраться с конфликтом в районном комитете народного контроля. Заместитель председателя Пименов Виктор Миронович написал заявление на своего председателя, члена бюро райкома Маркова Валерия Петровича, в котором он обвинял его в пьянстве на рабочем месте и прочих злоупотреблениях.
По правде говоря, тут Бирюков словчил, и, вместо того, чтобы самому принять решение, которое было в его компетенции, отправил дело в партбюро, у которого компетенций было в тысячу раз меньше. На сленге партаппаратчиков это называлось «погнать волка дальше в лес». Он, видимо, чувствовал, что дело это кляузное, и интуиция карьериста его не подвела.
Пименов уже несколько лет работал в комитете народного контроля. Я был «шапочно» с ним знаком, но никогда отдельно не разговаривал, просто потому, что предмета для общего интереса у нас не находилось.
Пименов был мой одногодок, среднего роста, скорее щуплый, чем коренастый. В поблескивающих золотом оправы очках, он скорее походил на хлюпика-интеллигента, чем на непреклонного, в чем-то даже по-монашески фанатичного борца, каковым он впоследствии оказался.