Отец был мясоед. Поэтому мама даже в национальный украинский борщ неизменно добавляла изрядный кусок мяса, как правило, с мозговой костью, которую отец любил со вкусом обгладывать своими крепкими белыми зубами. Даже пельмени, которые она лепила сама, мама варила на мясном бульоне обязательно с косточкой. Пельмени мы всегда ели как суп, а отец заканчивал еду мозговой косточкой. Одним из любимых наших блюд были жареные пирожки. Отцу больше нравились пирожки с зеленым луком и яйцами, а мне эти и все другие: и с вареной картошкой, и жареным луком, и с капустой, и с ягодами.
Что касается сладких пирогов, то отец их не любил, да и мама сначала умела готовить только один торт. Зато какой? Наполеон! Наша соседка по дому на Севастопольской работала в горбольнице главным поваром. Однажды она угостила маму своими пирожными, и та упросила ее поделиться некоторыми рецептами. После этого я стал объедаться по праздникам чудесными эклерами, вкуснейшими бисквитами и прочими деликатесами.
Впрочем, не обходилось и без накладок, особенно, когда пытались освоить нечто новое. Так, отцу долгое время хотелось освоить изготовление «сливянки», то есть самодельного вина из слив. Я не знаю, кто больше приложил руку к этому напитку. Отец или мама, но эффект оказался просто ошеломляющим. Помню, подготовились к процессу изготовления наливки со всей тщательностью. Приобрели большую бутыль литров на двадцать, всевозможные резиновые трубки для отвода воздуха. Ну и все прочее.
Когда созрел урожай слив типа «угорка», зарядили аппарат и принялись ждать. После завершения процесса брожения, отец процедил полученный продукт и пригласил на дегустацию свояка — дядю Колю. Тот с удовольствием явился, и они употребили по паре рюмочек. Отец, у которого желудок был более чувствителен отправился в «ригу» почти сразу. А дядя Коля долго крепился, но, когда он пришел на следующий день к маме весь зеленый и заявил, что умирает, мама поняла, что со «сливянкой» что-то не так, и отправила все содержимое бутыли на помойку. Помойка в виде выгребной ямы была устроена под забором в глубине нашего участка. Дело было уже глубокой осенью, все фрукты и овощи уже давно были собраны, и на помойке беспрепятственно копались наши куры, которых мама ласково называла «мои проституточки». Впрочем, это прозвище навряд ли можно было назвать справедливым, потому что петух на полтора десятка кур был только один.
Но зато какой! Огненно-рыжий, с переливами, красным гребнем и острыми шпорами — настоящий бойцовый экземпляр. Он держал в постоянном страхе не только детей, но и всех взрослых нашего двора. Бил безжалостно острыми шпорами и крепким клювом. Приходя домой, я заранее брал портфель в левую руку и защищался им как щитом, а в правой руке сжимал палку, которой только и можно было отбиться от несносной птицы. И вот, поклевав на помойке остатки от так называемой «сливовицы», наутро сдохли все куры. Все до единой, во главе с петухом.
Только тогда родители поняли, какой опасности они себя подвергали. А наливку отец больше не пытался делать, по крайней мере, еще лет десять.
В первые годы знакомства с Мукачево родители довольно часто бывали на Латорице. Любимым их местом была река, мелкая, быстрая и холодная в своем верхнем течении, в районе санатория «Карпаты». Так стали называть при советской власти замок Берегвар графов Шенборнов, построенный еще в конце 19 века. Мы часто бывали в парке поблизости от замка, но меня, признаюсь, больше манил пруд, с плавающими там у всех на виду карпами. А взрослых скорее привлекла река, вернее ее уединенный противоположный берег, где они приладились устраивать пикники в довольно многочисленной компании.
Но сейчас я вспомнил не эти шумные сборища, а один день с мамой и отцом на Латорице, куда мы добрались, судя по всему, из дома бабушки в Русском, откуда до ближайшего изгиба реки было совсем не далеко. Видимо, я был еще совсем мал, потому что оставался с мамой, а не пошел за отцом, который пытался удить рыбу неподалеку от нас. Летом в баню мы не ходили, и мыться удобнее всего было на реке. Вода здесь, в двадцати с лишним километрах от санатория, была совсем теплая. Да и характер реки сильно изменился. Она уже никуда не торопилась, и ее вода была спокойной и ласковой. Пока мама мыла голову, зайдя поглубже в воду, я плескался на мели у нее на виду. Затем она подошла ко мне и сказала, склонив голову и отжимая волосы руками:
— Ты посмотри, сынок, какой у нас папа красивый! Ему скоро будет сорок лет, он до сих пор выглядит, как мальчик.
Я посмотрел в сторону отца, но ничего особенного в нем не заметил. Папа, как папа. Я всегда его знал таким. Отец, действительно, до старости был стройным и подтянутым. И только много позже у него появилась небольшая округлость в области живота.