Вернувшаяся после работы аккуратистка-мама была вне себя от негодования.
— Это же чистая зараза1 — в сердцах восклицала она, — я потом ничего есть не смогу с этих грядок.
Как я уже, кажется, уже вспоминал, в нашем классе в Мукачево были дети разных национальностей: русские, украинцы, местные (русины), венгры, но, пожалуй, больше было евреев.
Насколько я могу припомнить, было всего двое мадьяр. Так здесь называли венгров. Мокан и Матола. Их было так мало, возможно потому, что на улице Кирова была венгерская школа.
И еще я помню, что ежедневно по городской радиосети два часа шли новости на венгерском языке.
Из интернета узнал, что восточноевропейских евреев именовали «ашкенази», и говорили они на идише. Идиш — это восточный диалект средненемецкого языка с большой примесью еврейских, тюркских, славянских и иных слов.
Немецкий язык нам преподавал настоящий немец — Морис Менделеевич, высокий, курчавый, темноволосый. Немцев среди детей в нашем классе не было. Правда, говорили, что где-то в другой части города довольно компактной группой проживали швабы. Морис Менделеевич был прекрасным преподавателем. Со словарным запасом и произношением, поставленным этим учителем, я имел твердую пятерку по немецкому не только в старших классах в Светловодске, но и в институте. На уроках немецкого по известной причине особенно выделялись наши евреи: Айзнер, Апфельдорфер, Розенфельд и другие. Все они были ярко рыжие. Высоких оценок в четверти по немецкому ни у кого из них не было. Дело в том, что Морис Менделевич практиковал не только разговоры исключительно на немецком на своих уроках, но и диктанты. Если разговорный язык у наших ашкенази был вне конкуренции, то самая высокая оценка за диктант была двойка, а чаще, вообще, единица, которые Морис Менделеевич с иезуитской жестокостью непременно выставлял в журнал.
Когда мы переехали в тупичок, именуемый улицей Севастопольской, в нескольких домах рядом с нами тоже жили еврейские семьи. Дома у них были в хорошем состоянии, а в палисадниках перед окнами росли штамбовые розы, на которые зимой заботливо надевали бумажные мешки. Я имел возможность наблюдать быт местных старичков — ашкенази. Они ходили летом в шортах, что было крайне необычно для нас. Старички были такие древние, что, казалось, они с трудом держатся на своих цыплячьих, с синими сосудистыми звездочками ногах.
И вот что я совсем недавно вычитал в интернете.
Впервые Мукачево было упомянуто в хронике «Деяния венгров», описывающей переход венгров через Карпаты в 896 году. То есть за полтораста лет до упоминания о Москве. В период X–XI веков Закарпатье, как будто являлось частью Киевской Руси, но в XIII веке эти земли стали добычей венгерских феодалов. Статус города был присвоен Мукачево в 1376 году. С 1633 года город становится на 78 лет собственностью трансильванских князей династии Ракоци. В 1657 году город был полностью сожжен и разграблен польскими шляхтичами за союз Дьерди II Ракоци с Богданом Хмельницким. В результате Сатмарского мирного договора, заключенного в 1711 году, город и прилегающие владения перешли в собственность Габсбургов.
Евреи стали селиться в 17-м веке. В основном еврейское население Мукачево увеличивалось за счет притока переселенцев из Галичины. В 1920 году Мукачево, наряду со всей территорией Подкарпатской Руси, было передано Чехословакии, согласно подписанному Трианонскому мирному договору. И следующие 20 лет Мукачево было в составе Чехословакии, а мукачевская еврейская община стала второй по величине во всей стране. До начала Второй мировой войны в Мукачево проживало 30 тыс. евреев — 75 % всего населения города. В 1938 году по решению I Венского арбитража Мукачево и остальная равнинная территория Закарпатья отошли в подчинение Венгрии. После этого положение евреев резко ухудшилось.
Все евреи были вывезены в Освенцим. Так что этот период вполне можно было назвать если и не «немецким», то уж «фашистским» точно.
Присоединение данной территории к СССР произошло в 1945 году.
В еврейской историографии есть сведения о притеснениях в первые годы установления советской власти в Закарпатье.
Но вот из воспоминаний отца о судьбе конкретного человека. Человек по фамилии Жаботинский был парторгом в автобусном парке. Когда разрешили эмиграцию в Израиль, он стал горячим сторонником переезда. По приезду на историческую «родину» был вынужден работать в шахте, что для него, чахоточника, было, по сути, смертельным приговором.
В пятьдесят шестом году, во время событий в Венгрии, наш сосед по коттеджу на Севастопольской улице, плюгавый мадьяр лет под шестьдесят, столяр по профессии, рубил дрова во дворе, и, с подтекстом, показывая топор, в пьяном кураже кричал на ломаном русском: