Против обыкновения, спал я очень чутко и проснулся от еле слышного шороха. Но он раздавался не снаружи, что было бы вполне естественно, а у нас в палатке, возле моих ног. Я моментально вскочил и включил фонарик, который всегда держал под рукой. Что-то черное и узкое тенью промелькнуло сквозь веревочные петли входной дверцы.
— Змея!
Дрожащими руками я развязал и откинул дверцу палатки. Что тут творилось! Буквально за пару часов наш полуостров превратился в крохотный островок, вокруг которого бушевала черная вода. А этот островок кишел огромными гадами. Их было множество, а может быть, мне это только показалось. Но весь остаток ночи мы больше не спали, а вооружившись палками, отгоняли от себя многочисленных обитателей этих мест, которые тоже, видимо, были не в восторге от нашего соседства.
Уже намного позже, когда мы переехали на Днепр, я узнал, что на Кременчугской ГЭС по ночам обычно открывали дополнительный сток, и уровень воды поднимался на метр, а то и больше. Поэтому наш мысок по ночам превращался в остров.
Как мы возвращались домой в Закарпатье, я уже не помню.
Сердце красавиц…
Первые раскаты майского грома прогремели как раз со школьным звонком, возвестившим конец последнего урока. И брызнувший вслед за этим теплый, крупный и пока еще редкий дождь, заставил броситься в рассыпную выскочившую из школы детвору.
Наша школа размещалась в «Белом доме» — дворце Ракоци-Шенборнов, в самом центре главной улицы Мукачево. Так было и триста с лишним лет назад, когда это приземистое здание строилось и перестраивалось, так было и сейчас. Только более поздние городские строения выступили вперед и заслонили его от любопытных прохожих. И улица называлась по-другому. Шестьдесят лет тому назад она была улицей Ленина…
Я учился в пятом классе, и мы находились первый год в этом здании. Наша классная комната располагалась на втором этаже, справа по коридору, за высокими массивными дверьми. Выходящие во двор окна выглядели маленькими по сравнению с метровой толщины стенами. Еще одной достопримечательностью нашего класса были двери в его торцевой части. Они казались точной копией входной — такие же тяжелые и двустворчатые. За ними располагался огромный шкаф, в котором размещалась наша раздевалка, так как общей раздевалки в школе не было. Однажды, расшалившись, мы всем классом забрались в него и тем самым сорвали урок труда, так как, явившись со звонком, сбитый с толку учитель никого не нашел.
Мне было хорошо и легко учиться в этой школе. Ребят из своего класса я знал уже пять лет. Несмотря на пестрый национальный состав класс был дружный и незлобивый.
Но все же со мной случилась маленькая трагедия. Разумеется, всему виной была особа женского пола. Она училась в параллельном классе, и я был влюблен в нее целых три года. Мне кажется, она даже не подозревала о моем существовании, во всяком случае не замечала, что я хожу за ней следом, провожая до самого дома после школы. Или делала вид, что не замечает.
Я старательно собирал о ней все, что только мог узнать. Знал, что она хорошо учится, что с выражением читает стихи. Знал, что она целовалась со своим одноклассником Славиком. (Он сам мне об этом рассказывал!)
Ее звали Таня, и за это время она превратилась из симпатичной девочки в прыщавого голенастого подростка. А я был, по-прежнему, худеньким длинноногим мальчиком, тенью следующим за ней после уроков. Вот и вчера я шел совсем близко от нее и слышал каждое слово разговора с подругой, толстой рыжеволосой девчонкой.
— Ха! — говорила Таня своим высоким резковатым голосом, — эта Нинка совсем стыд потеряла: обнимается с Вовкой Рассказовым за каждым углом. Я бы ни за что так не поступила!
Была явная неправда в последних ее словах, потому что Славику я поверил больше, чем этой девочке. Зачем она так? И что плохого в том, что мальчик с девочкой обнимались? И вдруг такая злость. Мне было очень неловко за нее. Я шел за девчонками и молча страдал. С тяжелым сердцем я пришел домой, и также муторно прошел следующий учебный день.
И вдруг — гроза! В числе последних я вышел из школьного двора, но не побежал, как это сделали все, а молча пошел под все усиливающимся дождем. В одно мгновение промокла рубашка и прилипла к плечам. Теплые капли лупили по волосам, стекали по лицу и смешивались со слезами. Это было очень неожиданно. Я старался не реветь, даже если бывало очень больно. Мужчине это не к лицу. Но тут я просто не мог сдержаться.
Мне было как-то по-особому больно и сладко. Это уходила первая детская любовь. Я чувствовал необыкновенную легкость. Как будто что-то тяжелое оторвалось от сердца, то, к чему я был очень привязан, но что уже больше никогда не вернется. И эти неожиданные слезы, которые никто не увидит, и теплый дождь, и раскаты грома — все это отозвалось в душе прекрасной мелодией, которую я узнал далеко не сразу.