Мишка задавленно молчит.
— Arbeiten, arbeiten! — громко шипит Шемякин, нагибаясь между партами и показывая руками, будто копает землю.
По немецкому у меня твердая «пятерка», такая, что тверже не придумаешь.
Но заслуга в этом не моя, а Мориса Менделеевича, учителя немецкого языка в закарпатской школе, где я учился до приезда сюда.
Вот кто был настоящий немец.
Он с пятого класса разговаривал с нами только по-немецки и здорово нас натаскал. Вот уже год я пользуюсь старыми знаниями и, наверное, еще долго буду пользоваться. Иногда становится стыдно получать отличные отметки и ничего не делать, но я успокаиваю себя, что всегда успею взяться за иностранный по-настоящему, если в этом возникнет необходимость.
А сейчас есть предметы и поважней.
Впрочем, не только я чувствую себя свободно.
На последней парте гремит пустой спичечный коробок — это Шема с Емелей играют в «коробочки».
Марфа Ильинична уже несколько раз морщилась и махала рукой в их сторону.
Потом вдруг «бац» — звук как при выстреле.
Это Шема хлопает Емелю металлической линейкой по лбу.
— Шемякин, выйдите, пожалуйста, из класса.
— Марфа Ильинична, так ведь он проиграл!
— Шемякин, выйдите из класса за то, что играете на уроке.
Вовку дважды просить не надо. Он собирает свои тетрадки.
— Емеля, айда!
— Нет, Емельяненко останется в классе.
С видимым сожалением Шемякин выходит.
Учительница снова обращается к несчастному Нековальскому, который все это время стоит, переминаясь с ноги на ногу:
— Нековальский, sagen sie mir, bitte, um wievie Uhr stehen sie auf?
Дверь отворяется и в щель просовывается всклоченная голова Шемякина:
— Емеля, выходи!
Марфа Ильинична сердито оглядывается, но дверь уже захлопнулась.
— Марфа Ильинична!
— Ну, что еще, Емельяненко?
— Можно выйти, я чернилами облился, — и он показывает ладонь, на которую только что выпустил баллончик чернил из авторучки.
— Ничего, посидите, не маленький.
— Так ведь, щипит! — Витька корчит страдальческую мину.
— Ладно, отправляйтесь за своим дружком, только папку оставьте. Уроки еще не закончились.
Класс тихо воет от восторга.
Через минуту, выглянув в окно, я вижу, как они направляются через школьный двор на пятачок — так зовут площадку над спуском к морю — маленький ершистый Шемякин и большой, согнувшийся вопросительным знаком Емельяненко — комичная пара.
Марфа Ильинична отпускает, наконец, Мишку.
Он некоторое время продолжает стоять, и, вытянув шею, наблюдает за движением пера в графе журнала.
Расцветает, показывает на пальцах: «три» — и бодрым шагом отправляется на место.
Я еще некоторое время смотрю в окно, затем перевожу взгляд на парты, пробегаю их и останавливаюсь на одной.
Потом снова в окно, и опять на эту парту.
Привычный маршрут.
Скоро месяц, как мы вернулись из колхоза, а это наваждение все не отпускает.
— Ты чего? — это Толя Кулиш, мой сосед по парте, очевидно, и он заметил.
— А? Да так….
Отыскиваю промокашку, торопливо пишу несколько строк.
Протягиваю записку Толе:
— Передай, вон туда.
— А прочесть можно?
— Читай, пожалуйста, ведь это шутка! — но уши у меня начинают подозрительно гореть.
На уроке у Марфуши
Развлекаются подружки:
Клава книжку развернула -
Замечательный роман
Создал Ги де Мопассан.
Клава страшно занята.
Достает она конфетку
И… проносит мимо рта.
Таня тоже загрустила
И немецкий стал не мил ей.
Взгляд, как будто, равнодушный
За окошко вдаль бежит…
Отчего тебе так скучно?
Ну-ка, Танечка, скажи.
Когда записка шлепнулась к ней на парту, Клава, вздрогнув от неожиданности, захлопнула книгу.
Нахмурив брови, начала читать, потом не выдержала, прыснула от смеха и толкнула соседку.
Посмеиваясь, они начали читать мои каракули, затем принялись глазами искать автора.
Я, разумеется, отвернулся, но предательские уши выдали меня с головой.
Все так же хихикая, девчонки достают по листку бумаги и начинают писать, очевидно, ответ.
На это уходит оставшаяся часть урока.
Как обычно, перемену, мы проводили на пятачке.
Курильщики курили, а не курящие, вроде меня, слонялись без дела. В класс заявились после звонка, но, поскольку нас было многовато, географичка не стала применять репрессии.
На моем месте на парте лежала давешняя промокашка.