— А что рассказывать? — не понял он, но тоже улыбнулся.
— Все рассказывайте. Как живете, есть ли квартира? Ведь мы можем…, — Жаботинский покрутил головой, посмотрел на собеседника по-сорочьи, боком, — да, к сожалению, у нас нет квартирных фондов, но мы можем ходатайствовать перед райисполкомом.
— Спасибо, — ответил Вениамин Федорович, — это было бы очень кстати. Мы стоим на очереди, но она продвигается очень медленно.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Жаботинский, — после нашего разговора зайдите в канцелярию и Вам оформят соответствующий документ. Я сейчас распоряжусь.
— А как жена, дети? — продолжал он расспросы.
— Трехлетняя дочь у нас слабенькая, часто болеет, поэтому мы не можем определить ее в садик, да, говорят, и мест там сейчас нет.
— Ну, место в садике мы для Вас отыщем, и жене работу у нас найдем. У меня как раз одного кассира на автовокзале не хватает, — все так же с энтузиазмом подхватил Ицхак Абрамович, — а еще дети есть?
— Сынишке старшему седьмой годик. Осенью в школу пойдет.
— И где он у вас?
— На улице болтается. Где ему еще быть?
— Дорогой Вы мой! У нас в селе Плоском прекрасный ведомственный пионерлагерь. Горный воздух, рядом минеральный источник — что еще ребенку для здоровья надо? Сейчас как раз формируется первая смена.
— Ну, что, договорились? — проговорил он почти без паузы, — тогда завтра-послезавтра можно выходить на работу.
— Ицхак Абрамович, — озадаченно проговорил отец, — но Вы так и не сказали, какая у меня будет работа.
— Разве? — притворно удивился Жаботинский, — я могу назначить Вас на должность ревизора на автобусной линии.
Он помолчал, ожидая ответной реакции своего собеседника, затем несколько торопливо добавил:
— На первых порах. К сожалению, я не могу предложить начальственной должности.
— Вы знаете, Ицхак Абрамович, работа ревизором меня вполне устраивает. А командной должности я не ищу. В армии: на войне и на погранзаставах я на всю свою жизнь накомандовался.
— Вот и прекрасно. Я сам много лет работал на северах. (Он, видимо, по-привычке, сделал ударение на последнем слоге). Но когда понадобилось помочь наладить здесь нормальную жизнь, без лишних слов собрал всех своих домочадцев и переехал сюда, на западные границы страны.
— Ведь вы подумайте, — продолжал он, все более и более возбуждаясь, — сколько лет мы живем при Советской власти и то не научились как следует беречь общенародную собственность. А здесь? Новой власти всего-то десять лет. И что? Ведь попробуй им втолкуй, что давать взятки — плохо и что необилеченный проезд — это тоже взятка.
— А некоторые кондукторы этим пользуются. Трудный народ, — задумчиво сказал Ицхак Абрамович.
— Да, я Вас понимаю, — подхватил, как-то даже обрадовавшись, Вениамин Федорович, — у меня самого родственники такие
— Вот, видите, — укоризненно сказал Жаботинский, — и со всем этим нам с вами предстоит вести решительную борьбу. Да, именно борьбу! Не скрою, Вам предстоит работа сложная не только физически, ведь придется много ездить, но и морально. Я вам сейчас расскажу о некоторых ее особенностях
Но не прошло и десяти минут, как в кабинет нетерпеливо постучали.
— Да-да, войдите, — сказал Жаботинский.
Дверь отворилась настежь, потому что иначе в нее не мог войти этот богатырского телосложения парень. Он был высок, и, может быть, даже несколько полноват, но двигался так легко и свободно, словно весил не далеко за сто килограммов, а по крайней мере вдвое меньше.
— Ицхак Абрамович, можно до Вас? — спросил парень и широко улыбнулся.
— А, Иван, — приветливо ответил Жаботинский, — заходи.
— Вот, Вениамин Федорович, знакомьтесь. Иван Смуженица, наш активист и кандидат в члены партии, — представил вошедшего парторг и сказал уже напоследок:
— Если будут какие вопросы, заходите, не стесняясь, в любое время.
А через пару дней, погожим утром в самом начале лета, Вениамин Федорович стоял уже далеко от города на обочине шоссе, обрамленного яркой зеленью черешен. По случаю раннего утра сторожа видно не было, и Вениамин Федорович задумчиво отправил в рот несколько спеющих ягод со свесившихся совсем низко веток.
Хорошо она начиналась, эта новая жизнь. И разве можно было не радоваться, когда так ласково светило солнышко, и шелковисто блестели под его лучами, и переливались молодые овсы по обе стороны дороги. И погудывал в проводах теплый ветер, и ласково ворковали горлинки, сидевшие на их серебряных нитях. И звенел в небесной вышине жаворонок.