Я не помню, по какой причине она пришла ко мне в лекторий, возможно, это была очередная проверка, придуманная кем-то из родителей. Я ничего не скрывал от нее, мне просто нечего было скрывать. Но и для меня еще не все было решено.
Однажды, ранней весной, мы прогуливались в близи Котельнической набережной. Она показывала дом, в котором родилась. Разговор зашел о планах на будущее. Тут я произнес пассаж, который можно было назвать очень откровенным, если бы он не был откровенно глупым.
— Я должен сначала защитить кандидатскую диссертацию. Не знаю, сколько это займет у меня времени. Возможно, годам к тридцати я все-таки женюсь, но только, боже упаси, не на москвичке!
И это я говорил, идя рядом с чудесной девушкой, которую я, уже точно знал, что люблю. Но на меня словно затмение нашло. Да, это были мои мысли, которые я много раз твердил про себя, но это были мысли меня вчерашнего, или, точнее, полугодичной давности, и с тех пор уже многое изменилось, а я не удосужился это осознать.
Я еще продолжал говорить, но уже почувствовал, что меня занесло куда-то не туда, потому что вместо одобрения услышал молчание, от которого явно повеяло холодком.
Умница моя, она ничего не сказала, а я, не придумав ничего лучшего, принялся яростно пинать пустую коробку от обуви, попавшуюся мне где-то на мосту по пути к ближайшей станции метро.
Ночью в общежитии я проснулся на мокрой от слез подушке с мыслью об ужасной непоправимой ошибке, которую я, возможно, уже совершил.
А утром, я едва дождался встречи с любимой, и примчался к ней с букетом цветов, чистосердечно во всем признался, за что был прощен, и тут же сделал ей предложение.
Так мы уже решили все про себя, но еще предстояло убедить в этом ее родителей.
Я помню, как теплым весенним вечером после Первомая мы вместе вернулись с дачи, где за пару дней я вскопал, казалось, все грядки в тяжелой глинистой земле. Вот, мы идем по аллее на Ленинском проспекте, такие юные, и у нас еще столько всего впереди. А стройные молодые липки, которые еще пару дней назад были еще почти голыми, успели выбросить нежные полупрозрачные листочки, которые в свете фонарей образуют легкую кружевную тень на темном асфальте.
А листья липы, как ладони
Веселых, ласковых детей.
Они послушные тихони
С глазами маленьких чертей.
Они еще полупрозрачны
И так доверчиво чутки.
Но только выждут миг удачный -
Помчатся с ветром взапуски.
Для них придуманы качели,
Для них природы круговерть.
Чтоб дети весело глядели,
Чтоб липам снова зеленеть.
Об них дождям июньским биться,
И солнцу жарить без затей.
И лето будет долго длиться
Для всех: деревьев и детей!
В тот же май Иринка однажды совершенно неожиданно нашла меня в моем общежитии, в котором до этого никогда не была.
Повод был важным. К ним в гости приехала лучшая подруга Нины Васильевны, которая готова была встретиться со мной. Тетя Лена оказалась приятной рыжеволосой женщиной, которая общалась с нами как равная, а в заключение, обещала поговорить с Ниной по душам.
Помогло ли ее заступничество, либо мягкая, но настойчивая позиция моей невесты, но Нина Васильевна, казалось, сменила гнев на милость. Свадьбу назначили через год.
Правда, интриги на этом не закончились, но мы уже получили определенный статус и возможность больше времени проводить вместе.
Летом, после окончания четвертого курса института нас отправили на военные сборы на два месяца под Торжок в вертолетную часть. К боевой технике нас не подпускали, зато муштры, обычно достающейся рядовому составу, мы хлебнули предостаточно.
А для Иринки мать выхлопотала путевку в Пицунду на спортивную базу олимпийского резерва. Делалось это явно в надежде, что у нее появится новый кавалер.
За компанию они поехали с Ритой, ее лучшей подругой, а для защиты от назойливых ухажеров наивные девочки купили себе кольца из фальшивого золота, очень похожие на настоящие.
Я тосковал и писал ей письма едва ли не через день, она мне тоже отвечала и в одном из писем прислала свое фото — прекрасной юной нимфы, лежащей на мокрой гальке у самой кромки воды.
Зато какой волнующей оказалась наша встреча. Я приехал прямо к ней домой, весь пропахший железом и солдатскими буднями, а она была такой волнующе нежной.