Соседями у нас оказалась симпатичная пара из Воронежа. Жена была заметно беременна, и уже скоро ей предстояло ехать рожать к родителям. А муж умудрился попасть на службу уже во второй раз. Сначала он отслужил срочную, затем получил звание «микромайора» — младшего лейтенант, и его призвали во второй раз — уже офицером.
Но зато Костя приобрел неоценимые навыки выживаемости. Практически все два года он проходил при штабе в неофициальной должности художника.
Он и мне предложил:
— Если будут спрашивать: имеет ли кто из вас практический опыт монтажа электронных схем — ты соглашайся. В любом случае работа в теплом помещении лучше, чем таскание чехлов на морозе. Я так и сделал.
Но прежде, чем отправиться в штаб полка, меня, как и всех вновь прибывших двухгодичников, распределили по самолетам. Меня назначили электриком на самолет № 48. Я как-то не придал этому факту большого значения, и с чистой совестью принялся оборудовать летный класс.
Для начала мне нужно было расположить по стендам все навигационное оборудование самолета и соединить его проводами. Эта работа мне была хорошо знакома, и мой начальник инженер полка майор Баранов прямо не мог нарадоваться, как быстро продвигается дело. Когда работа была закончена, и летчики могли приступать к обучению, для меня придумали новое задание.
Нужно было сделать макет самолета, моделирующий порядок запуска двигателей и работу шасси. Я чистосердечно признался, что рисовать не умею и мне выделили в напарники еще одного умельца — двухметрового капитана, с огромными ручищами, лет сорока от роду, который почти сразу мне сообщил, что для того, чтобы не идти на самолет, он согласен выполнять любые причуды начальства.
Позже он рассказал причину такого отношения к авиации. Однажды, когда он служил на ТУ-16 в части, расположенной в Белой Церкви, самолет, который он выпустил, попал в грозу, перевернулся прямо над аэродромом и разбился у всех на глазах. Весь технический экипаж потом долго «мурыжили» особисты до тех пор, пока не нашли виновного — метеоролога, который выдал для летчиков неправильный воздушный эшелон.
После этого у моего капитана, тогда еще, кажется, даже лейтенанта, случилась какая-то нервная болезнь, которая, впрочем, проявлялась только на аэродроме. А во всем остальном это был совершенно нормальный человек. Он умел мастерить все, за исключением электрических схем, которых он даже, кажется, побаивался. Одним словом, мы очень даже подходили друг другу.
Пока мой капитан мастерил стенд, обтягивал его тканью и рисовал самолет, я обдумывал из чего же мне делать электрическую схему. Ту-95 был моим ровесником и, разумеется, никаких полупроводников в нем не применялось. Зато Баранов притащил для меня солидную панель с установленной на ней доброй сотней реле. Это был выход: я решил построить всю схему на этих допотопных релюшках. В итоге все получилось очень неплохо.
У нарисованного масляными красками Ту-95 на стенде были сделаны из легкой фанеры лопасти, там, где должны были оканчиваться двигатели. А снизу торчали, очень похожие на настоящие, шасси, для которых наш капитан использовал колеса от игрушечной машинки своего сынишки. Отдельно находилась настоящая приборная панель.
С помощью тумблеров по очереди, как настоящие, запускались, постепенно ускоряясь, двигатели и раскручивались лопасти. Другие тумблеры выпускали и убирали шасси.
Моя «декабристочка»
Все, что мне предстояло пережить было во много крат тяжелее, не будь ее рядом со мной. Я высоко ценил ее присутствие и постоянное сопереживание тогда, и со временем моя оценка ее самоотверженного служения только повышается.
Все познается в сравнении. Я, можно сказать, был уже достаточно закаленный. За плечами у меня была самостоятельная студенческая жизнь в общежитии и полтора года командировок в горах в обстановке, весьма приближенной к спартанской.
А что у неё, у моей «декабристочки», как стали ее звать на работе? Жизнь у мамы, да еще с бабушкой, которая по доброте душевной и в силу своего неугомонного характера готова была все на свете делать для своих любимых. Короткие вынужденные отлучки в квартире у отца можно было почти не считать. А в своей квартире мы даже не успели как следует обжиться. Меня призвали в армию офицером, и она приехала ко мне, едва я получил комнату в военном городке. И ни родных, и никого из знакомых.
Один только муж. Мы стали привыкать жить семьей. Уезжая за «тридевять земель» моя «декабристочка» не только лишалась работы по специальности, но и вообще почти всякой работы. Даже вакансии на должность учителя русского языка пришлось бы ждать целых десять лет. Оказалось, что жены летчиков сплошь и рядом были по специальности либо педагоги, либо медики.