Я не могу точно сказать, сколько я лежал так, в обнимку с самолетом, но вывел меня из этого состояния громкий голос нашего старшего техника — Тимки. В переводе с древнерусского слова его означали, что я должен подвинуться и освободить ему дорогу. Оцепенение мигом прошло, сменившись острым чувством стыда за допущенную слабость.
Двигаясь таким же способом — на карачках, но только задом, я отполз на безопасное расстояние и почти с восхищением наблюдал за действиями моего стартеха.
А он, быстрым шагом, на прямых ногах, взобрался на корпус самолета, и, топая своими светло-серыми валенками, в один миг одолел расстояние до моего чехла. Затем пнул его, так, что чехол послушно раскатился по кабине, и повернул обратно. Словно исполняя номер на «бис» Тимка, лихо скатился по наклонной поверхности крыла самолета, перепрыгивая через ребра жесткости, и спрыгнул в сугроб на обочине, оставшийся еще с последнего снегопада.
Я, конечно, понял, в чем заключалась моя ошибка: вместо того, чтобы замирать на месте, мне нужно было быстрее двигаться, и тогда сила инерции поддерживала бы меня, как если бы я ехал на велосипеде. Не сразу, но я тоже приобрел необходимую сноровку, и уже скоро мог зачехлить свою кабину не хуже Тимки.
Тревога
Не успел я прийти домой после обычного дня и переодеться, как за окном противно загудел сигнал тревоги. Пришлось снова напяливать на себя всю положенную амуницию: нижнее белье, свитер, ватный комбинезон, меховой бушлат, валенки и шапку-ушанку. Рукавицы у меня всегда с собой — болтаются на прочной тесемке, так что их не потерять. Дожевывая последний бутерброд, бросаю жене, чтобы меня не ждала: сейчас около восьми часов, так что все закончится не раньше трех ночи.
В эскадрильской будке рассаживаемся поплотнее, перебрасываемся невеселыми шуточками, мол, давно не виделись. Вроде, все в сборе, поехали. Можно расслабиться и подремать минут двадцать, пока тихоходный газон довезет до стоянки самолетов. Но спать не хочется. Как и у всех, сидящих в машине сознание сосредоточено на очень конкретных мыслях и ощущениях.
Хорошо, что не очень холодно. Привыкнув к здешнему климату, минус тридцать за мороз всерьез не считаешь. В прошлую тревогу, когда было за сорок с сильными порывами ветра, пришлось просить жену заранее сделать из старых шерстяных колготок маску с прорезями для глаз, по-теперешнему — «балаклаву». Правда, пользы от этого приспособления было мало: от влаги маска заиндевела и только раздражала.
Приехали. Теперь и вовсе нужно быть начеку. Ведь все действия по подготовке самолета к вылету нужно провести в темноте. И ладно бы еще темнота, но к ней добавляется сначала треск движков в тепловых пушках: одна, другая, третья — и вот уже весь аэродром ревет чудовищным, постепенно все нарастающим гулом, в котором уже не различишь рокот двигателей твоего самолета, ни даже собственный голос, как бы ты не старался перекричать тысячеголосую армаду.
Как-то во время тревоги на моего приятеля Колю Михеева, стоявшего под самолетом, начал выливаться керосин из переполненного бака. Оказалось, что топливозаправщик все лил и лил керосин и никто не обращал на это внимания. В керосине были какие-то ядовитые присадки и Коля потом долго облезал, как будто пересидел на солнце. И это в конце октября.
Еще более жуткий и в то же время анекдотичный случай произошел несколько лет назад. Как-то я обратил внимание, что за соседним столиком в столовой сразу у двух человек не хватает фаланги на указательных пальцах.
Я спросил у Тимохи, что бы это значило. В ответ послышалось оглушительное ржание всего нашего стола. Оказывается, вот так же ночью, во время тревоги, техник самолета никак не мог определить, работает ли у него тепловая пушка для прогрева двигателя самолета. В результате, он не нашел лучшего способа проверки, как сунуть указательный палец за кожух, где металлический вентилятор гнал горячий воздух через толстый брезентовый шланг на двигатель.
Разумеется, тут половину пальца ему и отхватило. Что тут было! Чп! Нарушение техники безопасности! Приехало дивизионное начальство. Стало разбираться в причинах. Ответ держал инженер эскадрильи. На прямой вопрос, как все произошло, он дал такой же прямой ответ: тоже сунул свой палец за кожух. Теперь количество пострадавших удвоилось.
Машина-заправщик, заполнявшая топливный бак нашего самолета уехала, и теперь можно было запускать двигатели и с этого борта. Сейчас лучше держаться в сторонке, чтобы не попасть под бешено вращающиеся лопасти.