— Ты как? — Сокол встал рядом с командиром у окна. Они вышли из палаты, давая возможность отцу и дочери побыть наедине.
Двое крепких и здоровых мужчин в больничных стенах вызвали ажиотаж. Молоденькие медсестры уже по второму или третьему кругу пробегали мимо них. Одна даже умудрилась вывалить из рук кипу бумаг.
— Ах! — девушка всплеснула руками и наклонилась вперёд, выставляя напоказ длинные стройные ноги и аппетитную пятую точку.
Сокол улыбнулся уголком губ, прекрасно зная эту игру. Но почему нет? Подошёл, помог, коснулся тонких пальцев, на что девушка порозовела щёчками. Милая, но не более того.
— Нормально, — Арий дождался, когда друг вернётся назад. Сокол, приподнял бровь, не сразу понимая о чём он, — как парни?
Денис закатил глаза.
— Ярый мутит.
Ярый не просто мутил. Ярый бесновался, полностью оправдывая свой позывной. Всё валилось из рук, мысли путались, перебегая с одной на другую, его внутренне трясло, ломало … Чёрт! Менять жизнь ради человека, которому оно, может и не нужно, было дьявольски непросто! Настя с ним оставалась холодной и равнодушной, и когда он в окно увидел её улыбку, подаренную Айку, его просто перемкнуло. Мир стал смазанным и неважным: он не заметил ребёнка, забыл о женщине, концентрируясь только на сопернике.
— Сукин сын, — прорычал Яр, широким шагом спускаясь с крыльца и с ходу набрасываясь на него.
Айк, который в это время мирно играл с Кирой, сидя на земле, с лёгкой полуулыбкой поднял голову на шум и успел только встать и отойти чуть подальше от девочки, чтобы ненароком её не задеть. От ударов уходить не стал. То, что он был в их команде компьютерным гением, не означало, что он был слабым. Драться мог наравне с любым из них.
— Ты же все знаешь, бл. дь! — орал Ярый, целясь кулаками в лицо, в грудь, в живот, — так какого хера!!!
Айк уворачивался, блокировал, наносил точные, в отличие от Ярого, удары и молчал. Он быстро понял причину такого поведения и просто давал другу возможность выпустить пар.
— Эй-эй! — к ним подбежал Сокол, чтобы разнять, но Айк перехватил его взгляд, коротко мотнул головой и из-за этого не успел увернуться.
Тут уже пришла его пора злиться и одним быстрым движением он нырнул под слишком широкий замах Ярого, перехватил за руку, подставил подножку и сам сел сверху.
Яр пытался взбрыкнуть, но одного удара в живот хватило, чтобы он закашлялся и затих на время.
— А теперь слушай, — Айк вытер кровь с разбитой губы, — и смотри.
Яр не сразу понял о чём шла речь. Постепенно шум в ушах сменился звуками окружающего мира и первым его пронзил высокий детский плач.
То, что Яр не любил детей, не означало, что он был бесчувственным к ним. Дети и женщины всегда стояли в приоритете во время заданий. Их первыми выводили, их больше защищали. Это был отработанный до рефлекса навык.
Мужчина повернул голову в сторону плача и понял, что он в полной заднице.
Плакала Кира. Громко, надрывно, широко открывая рот, а по лицу катились сливающиеся в ручейки крупные слезы. Она отталкивала руки Насти, вереща ещё громче, когда её пытались обнять, взять на руки или просто поговорить. Сама женщина была бледной, напуганной то ли поведением дочери, то ли тем, что только что вытворял он. Губы, как и руки, дрожали, и с глаз падали бессильные слезы.
— Если хочешь их себе — молча делай, а не ломайся, как малолетка, — пожалуй, это была одна из самых длинных фраз, слышимых им от Айка.
Яр почувствовал, что с него встали, но продолжал лёжа наблюдать, как из дома выбежал Сокол со стаканом воды, быстро попросил прощения у Насти и брызгнул в лицо девочки. Та инстинктивно задержала дыхание, фыркнула, откашлялась, открыла глаза и бросилась в руки к маме, где продолжила плакать, но уже без надрыва. Настя схватила её и убежала домой.
Яр поднялся с земли и взглядом наткнулся на стоявшего напротив Сокола.
— Только попробуй, — огрызнулся на него.
Нравоучений ещё не хватало. Сокол хмыкнул.
— Большой мальчик — разберёшься. Пошли, обработаю.
— Я сам, — отмахнулся Яр и пошёл в сторону гаража.
В лазарете на столе уже сидел Айк и обрабатывал свои руки.
— Извини, дружище. Бес попутал.
Айк пожал плечам и пододвинул к нему дезсредство, вату и бинты.
До поздней ночи Ярый просидел на крыльце у дома Насти. Она не открыла, не вышла, не подала голос. И он её понимал. Мужчина шумно выдохнул, сжал кулаки, расслабил и растрепал и без того растрёпанные волосы. Ушёл, когда время перевалило за полночь и дом, который он сторожил, стих и везде был выключен свет.
На следующий день Ярый связался с психотерапевтом, которая работала с Земом и подал в отставку.
27.
— Привет, пап.
Эва готовилась к разговору. У неё уже были заготовлены фразы, факты и аргументы. Но стоило осунувшемуся и постаревшему лет на десять папе зайти в палату — всё забыла.
И без того страдающее сердце сжалось сильнее: она не рассчитывала, что когда-нибудь увидит реакцию родных на её диагноз. Что в это было для неё? Эва всегда думала, что сила. Она безропотно тащила свою ношу, справлялась, рисковала и улыбалась. Но сейчас поняла, что все семь лет просто бежала. И то, что считала железной волей, оказалось слабостью.
— Прости… — выдавила из себя и по щеке покатилась слезинка.
Дмитрий тяжело сел на кровать рядом с ней и потёр лицо рукой. Почувствовал, какой колючей стала борода. Вздохнул.
— Эва…
Он не знал, что говорить. Дочка слишком сильно напоминала ему любимую и генералу было сложно с этим смириться. Поэтому он часто уезжал в командировки, ребёнка баловал, всему потакал, нанимал лучших нянь и учителей. Он осознанно бежал от отцовства над Эвой и сейчас, в больничной палате, ловил жёсткое дежа-вю.
— Мы ничем не смогли помочь. Ранения были слишком тяжёлые.
Эта фраза разделила его жизнь. Тогда, 21 год назад, так же в больничной палате, он умер вместе с женой. Дмитрий сам видел эти ранения, пока бежал с ней на руках до врачей, и здравая часть головы понимала реальные шансы. Но та часть, что отвечает за веру в чудо, хотела тогда этого чуда.
— Это ты меня прости, дочка, — он обернулся к Эве.
Увидел её как будто в первый раз. Безумно похожая на маму глазами, губами, цветом волос. Но другая, чёрт возьми, другая. Как он раньше этого не замечал?!
И генерал заговорил.
— Знаешь, я всегда любил твою маму. И вряд ли полюблю кого-то ещё. Да и возраст уже, — невесело усмехнулся, — прости, что за твоей мамой так долго не видел тебя.
Он поднял руку и раскрытой ладонью погладил её по щеке. Эва потёрлась об неё, как маленький котёнок. Слова папы вскрыли давнюю боль и, казалось, уже позабытую обиду. И вся эта боль стекала по лицу слезами.
— Я не тот отец, которого заслуживает такое сокровище, как ты, — голос генерала просел. Хотел сказать что-то ещё, но Эва мотнула головой, пододвинулась и крепко обняла его за шею: другого папу она представить не могла.
В душе Дмитрия, в которую он уже давно не верил, словно сдули огромный, сдавливающий всё пузырь. Ему стало гораздо легче дышать, со спины будто упал тяжеленный рюкзак. Такого облегчения он не чувствовал даже после марш-бросков с полной выкладкой. Положил свою лапищу на подрагивающую спину дочери и погладил сверху вниз. Почувствовал, как его сильнее сжали.
Это было так странно и неправильно, но именно сейчас, когда родной ребёнок в смертельной опасности вот так доверчиво и крепко к нему жался, он казался себе сильнее и…счастливее. Губы невольно трогала лёгкая улыбка. Спустя 21 год, в больничной палате, Дмитрий Гросс ожил.
— Мы всё сделаем как надо, родная, — прошептал ей, продолжая гладить по спине.
Пока отец разговаривал с дочерью, Соколу позвонили.
— Денис? Привет, — ровно вещал в трубку мужской голос, — у нас есть подходящий для вас кандидат. Пока собираем подписи, но вы там готовьтесь.