Помню, снимали сцену, когда Нюрка, то есть я, возвращается домой поздно вечером из ресторана. Пьяненькая, снимает туфли, пробирается тихонько, чтоб его не разбудить. А он не спит. Сидит злой, заросший щетиной.
— Где ты была?
— Какая тебе разница, где я была. Была и была…
Он кричит:
— Вон дети некормленые, а ты где-то шляешься.
— А чего ты распетушился, может, это дети не твои…
Глаза его налились кровью:
— Как?!
И заносит огромный кулачище, чтоб меня ударить. Но какая продавщица пивом будет ждать, пока ее ударят! Я должна развернуться и со всей силой врезать ему.
Вот такая сцена. Доходим мы до кульминации сцены, а я не могу ударить. Замахиваюсь, а ударить не могу.
Режиссер остановил съемку:
— Давайте-ка еще порепетируем.
Репетируем вновь и… Не могу ударить, и всё.
— Николай Афанасьевич, — говорю я. — Извините, но не могу вас ударить.
— Как это ты не можешь… Это же не ты бьешь, а Нюрка. Ну-ка давай…
— Нет, не могу.
— Если ты в этот раз меня не ударишь, так я тебя так ударю!
И с такой злостью и ненавистью занес надо мной кулак, что я совершенно непроизвольно развернулась и влепила ему…
— Ну молодец! — рассмеялся Крючков. — Правда, я не ожидал, что у тебя такая тяжелая рука…
Таких великих актеров, кумиров экрана, как Николай Афанасьевич Крючков, у нас немного. У него не то что популярность была – это слово к Крючкову даже не подходило, — он был всеобщим любимцем. Крючков выходил из кинотеатра – и толпа стонала от восторга. Он привык к тому, что его радостно встречали, что, когда он появлялся на сцене, аплодировал весь зал. Он привык к тому, что о нем пишут в газетах, ему предлагают роль за ролью, одна лучше другой. Его картины зрители смотрели по нескольку раз.
Но в жизни был простым, скромным, обаятельным человеком. Он обладал каким-то особым секретом – близко к себе не подпускать эту славу, не разрешал себе в ней раствориться. Как посмотришь бывало, думаешь: парень с Трехгорки, парень из нашего города.
Незадолго до смерти Крючков снялся в картине «Горожане». Это был фильм о таксистах, которые называли его Батей. И когда Николая Афанасьевича хоронили, огромная колонна такси провожала его до кладбища. Над Москвой тревожно гудели клаксоны.
Так шоферы отдали дань уважения своему Бате, великому русскому актеру.
Ромашка полевая
Я удивилась, когда получила приглашение на студию «Беларусьфильм» сняться в «Красных листьях». Приглашение пришло от знаменитого режиссера Владимира Владимировича Корш-Саблина. Еще до войны он снял картину, которую знает каждый, «Моя любовь», главную роль в ней играла Лидия Смирнова.
Меня Корш-Саблин пригласил на роль героини Стаей. Это была мелодрама, основанная на реальных исторических фактах. Действие происходило в Польше. У героини несчастье: ее жених, известный революционер, попал в тюрьму, ему грозит смертная казнь…
Была в сценарии и другая яркая роль – Ядвиги, певички из кабаре.
Когда я прочитала сценарий, мне очень понравилась роль Ядвиги. Подобного я еще никогда не играла, но было ясно, что Корш-Саблин в этой роли меня не представляет.
Незадолго перед этим я снималась на «Ленфильме» в картинах «Рядом с нами» и «В твоих руках жизнь». Мои героини – простые женщины, но с очень драматическими судьбами. Эти две картины я проплакала. Чуть ли не в каждом кадре что-то случалось…
И в «Красных листьях» в роли Стаей мне опять предстояли острые переживания. Ну, думаю, нет, третий год плакать в кино я не могу, у меня сил для этого нет.
И я предложила Корш-Саблину, чтобы он меня попробовал на роль Ядвиги.
— Да вы что, Клара, — удивился режиссер, — это не ваша роль. Эту роль будет играть актриса из оперетты.
— Но я Стаею не могу играть. Подобное я уже играла. Мне вряд ли удастся создать какой-то другой характер, и будет лишь повторение пройденного. Ну попробуйте, поскольку я уже здесь, в Минске. Не получится так не получится.
Корш-Саблин согласился.
Мы придумали удачный грим, подыскали вечернее эстрадное платье. Из моих длинных волос удалось соорудить красивую прическу. Нашли песню. Сцену снимали в ресторане. Я ходила между столиками и пела… Садилась к кому-то на колени, кому-то улыбалась, наклонялась к одному, другому…
Корш-Саблин был удивлен:
— Ну всё… Я утверждаю вас. Вы меня убедили.
Натурные съемки проходили в Вильнюсе, а декорации были построены в павильонах ленинградской студии.