— Гено, — говорю я. — Откройте секрет. Почему нас всюду пропустили?
— Дорогая Клара, я – почетный пограничник. Я здесь служил.
Недалеко от рынка у Гено швейная мастерская. Там висел огромный, во всю стену, портрет Сталина в золоченой раме. И стояла одна машинка…
— Пора уезжать, — говорю я мужу. — Давай устроим обед в честь Гено и поедем в Сухуми.
Так мы и поступили. Пригласили Гено в ресторан, говорили тосты. И Гено сказал тост:
— Нам надо редко встречаться. Потому что с каждым разом нам будет труднее расставаться.
Вдруг он стал серьезным и проникновенно сказал:
— Я хочу, чтобы меня уважали.
Гено заехал за нами, чтобы отвезти в аэропорт. Но сначала мы отправились на базар.
Времени в обрез, скоро час отлета, но Гено говорит:
— Не волнуйтесь, я задержал самолет…
Мне он купил фрукты. Мужу вручил кепку-аэродром.
— Это вам от всего сердца, — сказал он.
Самолет и в самом деле был, как говорят, под парами. Но все ждали Гено и нас.
Когда самолет покатил по дорожке, Гено отдал нам честь, приложив руку к кепке-аэродрому. Как почетный пограничник.
Тогда это мне казалось утомительным. Раз уж мы собрались в отпуск, надо отдохнуть, просто полюбоваться горами и морем. Но сейчас, когда вспоминаю о Батуми, чувствую даже какую-то вину перед Гено. Ему ничего не надо было. Он просто был очень добрым и хорошим человеком. Потом он был у нас гостем в Москве…
В Сухуми в аэропорту нас встретил поэт Константин Ломия. Мужа хотели поселить на правительственной даче, но Костя предложил поехать в маленький домик, который стоял на берегу моря.
Дощатый забор у домика был снесен штормом, волны докатывались чуть ли не до порога открытой веранды, но зато нас никто не беспокоил, не приглашал на свадьбы и шашлыки. Лишь раз в неделю нас навещал хозяин с женой Нелли Тарба. Это была милая пара, он – поэт, она – драматург, дружная творческая семья. Как они живут сейчас… Остался ли в целости их маленький домик на берегу, на благословенной земле Абхазии, охваченной войной многие годы?
…Я была в Израиле. Туда мы приплыли на теплоходе вместе с участниками фестиваля «Бархатный сезон». Я – член жюри. Сходим на берег, нам дают газету. На первой полосе заголовок: «Тарас Шевченко и Клара Лучко в Израиле».
«Тарас Шевченко» – это наш теплоход.
Иду в Тель-Авиве с советником по культуре по базару, навстречу две женщины. Сразу видно, наши. А накануне на ОРТ показывали мою передачу «Фильмы нашей памяти».
— Ой, вчера мы вас смотрели, а сегодня вы уже здесь… Шо вы тут делаете?
— Гуляю, — отвечаю я.
— А дальше?..
— Ну, дальше… домой…
— Уже!
В этот момент меня в спину кто-то толкает. Я поворачиваюсь, вижу – пожилой человек.
— Я вам скажу, — говорит он, — здесь можно купить сало. И недорого.
— Зачем мне сало? Я завтра уезжаю.
— Я вас проведу. Это недалеко, за углом. Там можно купить и украинскую колбасу…
А в Екатеринбурге случилась другая история.
У нас был дневной концерт в двадцати километрах от города на каком-то заводе, но мы никак не могли выехать из Екатеринбурга. Весь центр был перекрыт. Провожали в последний путь убитого директора рынка. Похороны сопровождало машин сто. Я ничего подобного никогда не видела. Мы чуть не опоздали на концерт. Но все обошлось.
Возвращались домой поздно. Дорога шла лесом. Нас обступали огромные сосны. Было жутковато, но в конце пути от волнения и усталости я уснула.
Вдруг машина резко затормозила, и я проснулась. Из-за деревьев к нам приближались люди в камуфляжах, с автоматами, в черных чулках на голове. Они вытащили из машины шофера и администратора, бросили их лицом на капот и стали обыскивать. А меня вежливо попросили выйти. Когда все кончилось, мне разрешили сесть в машину, а на переднее сиденье сел спецназовец. Он повернулся ко мне, и я увидела сквозь прорези детские, любопытные глаза.
— А к нам вы не приедете выступать?
— Нет, вы меня испугали.
— У нас работа такая. В Екатеринбург приехали на похороны «авторитеты» из многих городов.
Он вздохнул и попросил автограф на память.
…Еду на концерт в Ленинград. Вхожу в вагон. Встречаю человека с сумкой через плечо.
— Здравствуй, Клара. Ты меня не узнаешь?
Я пожала плечами.
— Ну как же… Мы с тобой снимались в «Карнавале». Ну, я еще там… в машине сидел… у тебя еще кошка была в коробке. Ты испугалась.
Я молчу.
— Я ж тебе тогда бублик купил.
— Ах, бублик? Конечно, помню.
— Видишь, я продаю газеты. Какую тебе газету дать: сексуальную или политическую?